В памяти Виктории всплыли слова капитана Фаррела:
Эта ведьма заставляла его вставать на колени и умолять этих
грязных индийцев о прощении. Виктория смотрела на гордое худое лицо Джейсона, и
у нее защемило сердце. Только теперь она, кажется, поняла, почему он не
принимал, не мог принять ее любви.
– Я ублюдок, – мрачно закончил он свою тираду, – в самом
настоящем значении этого слова.
– В таком случае ты оказался в отличной компании, – дрожащим
от прилива чувств голосом сказала она. – У короля Карла было трое побочных
сыновей, и он всех троих возвел в сан герцогов.
На минуту Джейсон растерялся, затем пожал плечами:
– Ты говорила мне, что любишь меня, а я не могу допустить,
чтобы ты так думала. Ты любишь не меня, а свое иллюзорное представление обо
мне. Ты меня даже не знаешь.
– О нет, ты ошибаешься, я знаю тебя, – вырвалось у Виктории,
которая поняла, что от того, что она скажет, зависит все их будущее. – Я знаю о
тебе все – капитан Фаррел рассказал мне еще неделю назад. Я знаю, что с тобой
было, когда ты был мальчуганом…
На минуту глаза Джейсона блеснули яростью, но затем, остыв,
он пожал плечами:
– Он не имел права рассказывать.
– Это должен был рассказать ты, – всхлипнула Виктория, не в
силах больше сдерживать слезы. – Но ты не сделал этого, потому что тебя мучает
стыд. А ты должен из-за того, что пережил и выжил, Бог знает как гордиться! –
Неистово вытирая глаза, она горестно сказала:
– Лучше бы он не рассказывал. До того я любила тебя лишь
немного. А после того, когда поняла, какой ты смелый и.., сильный, я так
полюбила тебя, что…
– Что? – прерывистым шепотом спросил он.
– До того дня я никогда не восхищалась тобой, – захлебываясь
от душивших ее слез, сказала она, – а теперь восхищаюсь и не могу устоять
перед…
Через "завесу слез она увидела, что Джейсон шагнул к
ней, ощутила, что он прижал ее к своей широкой груди, и все сдерживаемое до той
поры выплеснулось наружу.
– Мне все равно, кто твои родители, – рыдала она в его
объятиях.
– Не плачь, родная, – уговаривал он, – пожалуйста.
– Я ненав-вижу, когда ты обращаешься со мной как с
безмозглой куклой, наряжаешь м-меня в бальные платья и…
– Больше я ни за что не куплю тебе ни одного платья, –
попытался пошутить он, но голос его был хриплым и взволнованным.
– И потом ты д-даришь мне эт-ти драгоценности…
– Больше ни одного подарка, – сказал он, прижимая ее еще
крепче к сердцу.
– А когда кончаешь ночные забавы, отталкиваешь меня прочь…
– Я тупой осел, – дрогнувшим голосом сказал он, гладя ее и
зарывшись губами в ее волосах.
– Ты никогда не делишься со мной своими мыслями и чувствами,
и я н-не знаю, что у тебя на уме…
– У меня нет ума, – хрипло заметил он. – Я потерял его очень
давно.
Виктория поняла, что победа за ней, но чувства так
переполняли ее, что ее тоненькая фигурка снова затряслась от рыданий;
– Боже, пожалуйста, успокойся! – застонал Джейсон,
беспомощно гладя трясущиеся плечи и спину и отчаянно пытаясь утешить ее. – Я не
выношу, когда ты плачешь. – Расчесывая пальцами волосы жены, он повернул
заплаканное лицо к себе и нежно коснулся ее щек. – Тебе больше никогда не
придется плакать, – с раскаянием шептал он. – Клянусь, никогда. – Он наклонился
к ней и нежно, но жадно поцеловал. – Пойдем ляжем, – пробормотал он хрипло и
торопливо, – ляжем, и я помогу тебе забыть о том, что произошло ночью…
В ответ Виктория ухватилась за его шею, и Джейсон поднял ее
на руки, полный решимости загладить свою вину тем единственным способом, который
знал. Он оперся коленом о матрас, мягко опустил жену на постель и крепко и
горячо поцеловал ее.
Когда он оторвал от ее губ свои уста, чтобы скинуть рубашку
и снять панталоны, Виктория, не смущаясь, с гордостью любовалась его
великолепным торсом, длинными мускулистыми ногами и узкими бедрами, сильными
руками и широкими плечами, узловатыми мышцами, выделявшимися на спине, когда он
повернулся. В этот момент из ее груди вырвался приглушенный вопль.
Джейсон одеревенел, поняв, что она увидела.
Шрамы! Он совсем забыл о проклятых шрамах. В его памяти живо
возник эпизод, когда он забыл о них в последний раз; он вспомнил ужас женщины,
лежавшей в его постели, презрение и отвращение, появившиеся на ее лице, когда
она увидела, что он позволил высечь себя, как пса. Поэтому он никогда не
поворачивался к Виктории обнаженной спиной и всегда гасил свечи, перед тем как
они ложились спать.
– О Боже! – захлебнулась в отчаянии Виктория, в ужасе взирая
на белые шрамы, крест-накрест пересекавшие его прекрасную спину. Их были
десятки. Ее пальцы дрожали, когда она протянула руку, чтобы потрогать их. Когда
она коснулась его спины, кожа на спине дрогнула.
– Тебе все еще больно? – шепнула она.
– Нет, – напряженно ответил он. Ему стало нестерпимо стыдно,
когда он беспомощно ждал ее неотвратимой реакции на наглядное свидетельство его
унижения.
Он не мог поверить самому себе, когда она обняла его сзади и
прижалась губами к исполосованной спине.
– Каким же сильным нужно быть, чтобы выдержать это, –
гордясь им, прошептала девушка, – каким смелым, чтобы перенести и продолжать
жить!..
Когда она начала целовать каждый шрам по очереди, Джейсон
повернулся и обнял ее.
– Я люблю тебя, – прерывисто шептал он, запуская руки в ее
роскошные волосы и повернув ее лицом к себе. – Я так тебя люблю…
Его поцелуи обжигали, как горячее тавро, рот, шею и грудь
Виктории. Он приподнялся над ней, его голос был хриплым от возбуждения:
– Пожалуйста, потрогай меня, дай мне почувствовать твои
руки.
Ей никогда не приходило в голову, что он может захотеть
ощутить то же, что чувствовала она, когда он трогал ее тело, и осознание этого
было захватывающим. Она положила ладони на его загорелую грудь, не спеша
развела пальцы, изумившись, что такое простое касание заставило его чуть не
задохнуться от возбуждения. Она приникла губами к его крошечному соску и
поцеловала его так, как он целовал ее соски, и из его груди вырвался стон.
Опьяненная неожиданно открытой для себя властью над его
телом, она уложила его на спину и приникла к его рту полураскрытыми губами. Под
собой она живо ощущала пульсирование его твердой мужской плоти, огненные
прикосновения горячей кожи и неистовый стук его сердца у своей груди. Но вместо
того чтобы овладеть ею, как она ожидала, он смотрел на нее с вожделением,
горящим в глазах, и униженно повторил те слова, которые пытался выжать из нее
ночью.
