Прелестная жена Джейсона Мелисса была в восторге от
перспективы оказаться в Лондоне в качестве маркизы Уэйкфилд, но ни ее истерики,
ни уговоры Чарльза никоим образом не действовали на Джейсона. Последнему не
было никакого дела до титулов, и он не питал ни на грош симпатии к роду
Филдингов, над которым нависла угроза потери титульных прав.
Чарльз уже было почти отказался от своего замысла, как вдруг
нашел идеальный аргумент. Однажды вечером, когда он наблюдал, как Джейсон
играет со своим маленьким сыном, его озарило, что существует лишь один человек
в мире, ради которого Джейсон пойдет на все, – его сын Джеймс.
Поэтому Чарльз немедленно изменил тактику. Вместо того чтобы
пытаться соблазнить Джейсона теми благами, которые ждут его по возвращении в
Англию, Чарльз сделал акцент на том, что, отказываясь стать наследником
герцога, Джейсон лишает и маленького Джейми родовых прав. Ведь титул и прочее
наследие старинного рода в конце концов должны были отойти к Джейми.
Эта тактика сработала.
Джейсон назначил компетентного человека управлять своими
делами в Дели и переехал с семьей в Англию, рассчитывая создать «королевство»
для своего малыша. Джейсон охотно тратил огромные деньги на восстановление
захиревших поместий Атертонов и доводил их до такого великолепия, какое в
прошлом их владельцам и не снилось.
Пока Филдинг-младший активно занимался реставрационными
работами, Мелисса поспешила в Лондон, чтобы занять подобающее место в обществе
в качестве новой маркизы Уэйкфилд. В течение года по Лондону с молниеносной
быстротой распространялись слухи о ее любовных связях. А еще через несколько
месяцев она погибла вместе с сыном…
Чарльз очнулся от печальных мыслей и, пока убирали со стола,
предложил:
– Не отступить ли нам сегодня от традиций, Виктория? Что,
если вместо того, чтобы в мужском одиночестве выпить бокал портвейна, мы
посидим вдвоем в гостиной? Мне до смерти не хочется уединяться.
Виктория не знала об этой традиции, но в любом случае была
счастлива отказаться от нее и открыто высказала это. Когда они были на пороге
гостиной, Чарльз привлек ее к себе и шепнул на ухо:
– Я заметил, что вы раньше срока сняли траур, дорогая. Если
таково ваше решение, то я приветствую его – ваша мама ненавидела черное; она
сама сказала мне об этом, еще когда была девочкой и ее обязали носить траур по
ее собственным родителям. – Проницательный взор Чарльза был устремлен на нее. –
Это было ваше решение?
– Нет, – призналась Виктория. – Мистер Филдинг сегодня
забрал мою одежду и заменил этой.
Герцог понимающе кивнул:
– Джейсон не признает символов траура, и, судя по возмущенным
взглядам, которые вы за ужином метали в его сторону, вы не очень-то его
одобряете. Вы должны сказать ему об этом. Не позволяйте ему садиться вам на
голову; он не уважает трусости.
– Но я не хочу волновать вас, – озабоченно сказала она. – Вы
говорили, что у вас больное сердце.
– Не беспокойтесь обо мне, – хмыкнул он. – Сердце слабое, но
не настолько, чтобы не выдержать небольшого волнения. Пожалуй, это даже полезно
для меня. Моя жизнь до вашего приезда была невероятно тоскливой.
Когда Джейсон устроился в кресле с сигарой и бокалом
портвейна, Виктория несколько раз собиралась с духом, чтобы поступить в
соответствии с рекомендацией Чарльза и завести разговор об одежде, но каждый
раз в последнюю секунду мужество оставляло ее.
Джейсон был одет в серые брюки и фрак, темно-синий жилет и
жемчужно-серую шелковую сорочку. Несмотря на элегантную одежду и
непринужденность, с которой он устроился в кресле, вытянув вперед длинные ноги,
весь его облик говорил о непреклонности и властности. Даже в его позе,
казалось, было нечто угрожающее, и у нее возникло ощущение, что его элегантный
костюм и праздный вид были не чем иным, как маскарадом, предназначенным для
убеждения легковерных в том, что он вовсе не жестокий дикарь, а вполне
цивилизованный человек.
Он чуть подвинулся, и Виктория украдкой снова взглянула на
него. Джейсон сидел, свободно положив руки на подлокотники кресла-качалки,
откинув темноволосую голову назад, так что лицо скрывалось в тени, лишь изредка
поблескивал белоснежный оскал зубов да покачивалась зажатая в них тонкая
сигара.
Холодок прошел у нее по спине, когда она подумала о том,
какие неразгаданные тайны кроются в его прошлом. Наверняка их должно быть
немало, раз он стал таким циничным и недоступным. Маркиз Уэйкфилд выглядел как
человек, повидавший и испытавший ужасное и невообразимое, способное ожесточить
и сделать ко всему равнодушным. Однако он, несомненно, был хорош собой – это
была колдовская, опасная красота: зеленые, как у пантеры, глаза и великолепное
сложение.
Виктория не могла отрицать, что, не испытывай она, находясь
рядом с ним, постоянного страха, ей было бы приятно с ним побеседовать. Как
заманчиво, наверное, подружиться с таким человеком – так же заманчиво, как
согрешить с ним, признавалась она себе в душе, – но так же глупо, как
попытаться подружиться с дьяволом. И вероятно, не менее опасно.
Виктория собралась с силами и только приготовилась вежливо,
но твердо настоять, чтобы ей вернули траурное одеяние, как неожиданно появился
Нортроп и объявил о прибытии леди Кирби и мисс Кирби.
Виктория заметила, как Джейсон напрягся и бросил
сардонический взгляд на Чарльза. Тот озадаченно пожал плечами и повернулся к
Нортропу.
– Отошли их под благовидным… – начал он, но было уже поздно.
– Не нужно церемоний, Нортроп, – послышался твердый голос, и
в гостиную вплыли тучная женщина в красно-коричневом наряде, наполнившая залу
терпким ароматом духов, и симпатичная брюнетка приблизительно одного возраста с
Викторией.
– Чарльз! – произнесла леди Кирби, сияя улыбкой. – Мне
сообщили, что вы сегодня заезжали в деревню в сопровождении молодой леди по
имени мисс Ситон, и, естественно, я сочла необходимым познакомиться с ней. – Не
переводя дыхания, она весело обратилась к Виктории:
– Должно быть, вы и есть мисс Ситон. – Сделав паузу, она с
минуту самым тщательным образом изучала лицо Виктории, будто искала в нем
изъяны. Ее поиски увенчались успехом. – Что за впадина у вас на подбородке, моя
дорогая? Как это случилось? Несчастный случаи?
– От рождения, – покорно пояснила девушка, слишком
очарованная забавной леди, чтобы обидеться. Ее всерьез заинтересовал вопрос, не
переполнена ли Англия занятными, плохо воспитанными, много себе позволяющими
людьми, чьи странности то ли поощряли, то ли не замечали из уважения к титулам
и богатству этих людей.
– Как жаль, – сказала леди Кирби. – Это, наверное, мешает
вам или причиняет боль?
