Он преданно улыбнулся ей:
– После того раза он совершенно не болит, миледи.
– Очень хорошо, но ведь вы не постесняетесь, если он заболит
снова?
– Нет, миледи.
Подождав, пока она не исчезла из виду, он повернулся к
другому лакею:
– Вот благородство, а?
– Леди до мозга костей, – согласился тот. – В точности
такая, какой, по вашим словам, была с самого первого дня, ничуточки не
заважничала и не изменилась.
– Она станет для всех нас настоящим Божьим даром, –
предсказал О'Мэлли, – и для хозяина тоже, как только согреет его постель. Она
даст ему наследника – и он будет несказанно счастлив.
Нортроп стоял у входа в бальную залу, выпрямившись, как
часовой, в постоянной готовности объявлять имена запоздавших гостей, вереницей
тянущихся мимо него. Виктория приблизилась к дворецкому, чувствуя, что у нее
подкашиваются ноги.
– Дайте мне перевести дух, – умоляюще попросила она. – А
потом объявите о нашем приходе. Я ужасно нервничаю.
Когда он взглядом знатока окинул молодую леди, стоящую перед
ним, на его суровом лице появилась едва заметная улыбка.
– Пока вы переводите дух, миледи, позвольте мне сказать, как
я наслаждался вчера, слушая в вашем исполнении бетховенскую Сонату фа-минор.
Это моя любимая.
Виктория была так тронута и так удивлена неожиданной
сердечностью строгого служаки, что чуть не забыла о шумной, веселой толпе
гостей в бальной зале.
– Благодарю вас, – мягко улыбнулась она. – А какую часть
сонаты вы больше всего любите? Нортроп ответил.
– Завтра я сыграю ее для вас, – пообещала Виктория.
– Вы так любезны, миледи! – ответил он и официально
поклонился. Затем он повернулся к зале и объявил:
– Леди Виктория Ситон, графиня Лэнгстон, и мисс Флоренс
Уильсон.
Казалось, удар молнии поразил толпу приблизительно из
пятисот гостей, оборвав разговоры и заглушив смех; все разом обернулись, чтобы
впервые воочию увидеть девушку из Америки, ныне носившую титул матери, но
которая вскоре, когда станет супругой лорда Филдинга, будет носить более громкий
титул.
Итак, пред гостями предстала богиня с золотисто-каштановыми
волосами, облаченная в переливающееся сапфирово-голубое платье в греческом
стиле, так гармонировавшее с ее сияющими глазами и плотно облегавшее ее тонкую,
гибкую фигурку. Бросавшие медно-золотистые отблески волосы на затылке были
подобраны и ниспадали в виде густых блестящих локонов, перевитых тесьмой с
сапфирами и бриллиантами. Они увидели скульптурно выточенное лицо удивительной
красоты с высокими, тонко очерченными скулами, совершенный нос, полные губы и
крошечную интригующую ямочку в центре подбородка.
Никто из присутствующих не поверил бы, что у царственной
юной красавицы от панического страха чуть ли не подгибаются колени.
Море безымянных лиц чуть отступило. Виктория вплыла в залу,
и неожиданно из толпы появился Джейсон. Он протянул руку, и Виктория машинально
ухватилась за нее, как за спасательный круг, оглядывая залу округлившимися от
ужаса глазами.
Наклонившись к самому ее уху, как если бы он хотел отпустить
интимный комплимент, Джейсон сказал:
– Вы напуганы до смерти, не так ли? Хотите ли, чтобы я сразу
начал представлять вас сотням гостей, или предпочитаете станцевать со мной и
тем самым дать им возможность тщательно рассмотреть вас?
– Ничего себе выбор… – шепнула Виктория, подавляя смех.
– Начнем, – мудро решил Джейсон и кивком головы дал знак
музыкантам. Он вывел ее на середину залы и обнял за талию, когда прозвучали
первые такты вальса. – Вы умеете вальсировать? – неожиданно спросил он.
– Нашли время спрашивать! – сказала она, рассмеявшись и
чувствуя себя на грани нервного срыва.
– Виктория! – строго одернул ее Джейсон, не переставая
улыбаться, так как взгляды всех гостей были обращены на них. – Вы же та самая
молодая леди, которая хладнокровно грозила пристрелить меня из ружья. Посмейте
только струсить сейчас.
– Не беспокойтесь, милорд, – ответила она, отчаянно стараясь
не сбиться с такта, когда он повел ее по кругу.
"Он вальсирует, – подумала она, – с такой же
элегантностью, с какой носит свой великолепный черный вечерний костюм».
Неожиданно он еще крепче обнял ее за талию, отчего она
оказалась в опасной близости от партнера, и тихо предупредил:
– Когда танцуют, полагается разговаривать или заниматься
безобидным флиртом, в противном случае присутствующие подумают, что мы не любим
друг друга.
Виктория уставилась на него, не в силах вымолвить ни слова –
от волнения у нее пересохло горло.
– Ну ответьте же что-нибудь, черт подери! То, что он
чертыхнулся, не переставая зажигательно, нежно улыбаться, невольно заставило ее
рассмеяться, и она временно забыла о том, что за ними наблюдают. Пытаясь
завязать столь необходимую беседу, она сказала первое, что пришло на ум:
– Вы прекрасно танцуете, милорд. Джейсон расслабился и
улыбнулся:
– Именно это я должен был бы сказать вам.
– Я вижу, что у вас, англичан, есть правила на все случаи
жизни, – с насмешливым восхищением отреагировала она.
– Но вы ведь тоже англичанка, графиня, – напомнил он, а
затем добавил:
– Мисс Флосси научила вас отлично вальсировать. А чему еще
вы научились?
Слегка задетая его предположением, что раньше она не умела
танцевать вальс, Виктория беспечно улыбнулась и сказала:
– Можете быть уверены, что теперь я умею все, по мнению
англичан, необходимое для молодой леди знатного происхождения.
– Что же именно? – усмехнулся он.
– Помимо игры на фортепьяно, я могу немного петь,
безошибочно вальсировать, красиво вышивать. Кроме того, умею читать
по-французски и чрезвычайно грациозно делать книксен. Мне кажется, – заметила
она с вызывающей улыбкой, – что в Англии весьма желательно, чтобы женщина была
абсолютно бесполезной.
Джейсон откинул голову и расхохотался. «В ней, – подумал он,
– поразительно сочетаются такие, казалось бы, несовместимые вещи, как
умудренность и невинность, женственность и мужество, потрясающая красота и
непревзойденный юмор. Ее фигура создана для объятий, глаза могут смутить
любого, улыбка бывает то лучезарной, то чувственной, а рот такой, что просто
зазывает, чтобы его поцеловали».
