– Апачей? – вежливо переспросил он. – Кто это такие?
– Племя американских индейцев.
– Американские дикари? – подключился русский барон,
легендарный кавалерист российской армии. Выражение скуки на его лице тотчас же
сменилось восторженным интересом. – Я слыхал, что эти дикари – отменные
наездники. Это действительно так?
– Я знавала только одного индейца, барон, и он был довольно
стар и очень вежлив, в общем, мало похож на дикаря. Мой отец наткнулся на него
в лесу и привел домой, чтобы вылечить. Его звали Стремительным Потоком, и он
остался у нас, чтобы помогать отцу, стал как бы санитаром. Однако должна
сказать, что, даже будучи лишь наполовину апачем, он действительно был
превосходным наездником. Мне было всего двенадцать лет, когда я впервые
увидела, какие трюки он выделывает на всем скаку; я просто онемела от изумления.
Он не пользовался седлом и…
– Без седла!
– Да, апачи ездят верхом без седла.
– А какие трюки он умел делать? – спросил маркиз, гораздо
более заинтригованный ее чарующей красотой, нежели рассказом.
– Однажды Стремительный Поток попросил меня положить носовой
платок на землю, затем во весь опор погнал коня к этому месту и, достигнув его,
отпустил повод, наклонился и на всем скаку схватил платок. Он и меня научил
этому, – призналась она смеясь.
– Я не поверю в это, пока не увижу собственными глазами, –
сказал потрясенный барон. – Вряд ли вы можете показать это на деле!
– К сожалению, не могу. Для этого нужно специально
выдрессировать лошадь.
– Может быть, вы научите меня произносить несколько слов на
языке апачей, – поддразнил маркиз, улыбнувшись, – а я бы мог дать вам уроки
французского?
– Ваше предложение очень заманчиво, – ответила Виктория, –
но это будет нечестно, так как мне предстояло бы научиться очень многому, а
научить очень немногому. Я помню всего несколько слов из тех, которым меня научил
Стремительный Поток.
– Но хоть одной фразе вы могли бы меня научить?
– Ой, ну…
– Я настаиваю!
– Ну ладно, – сдалась девушка со вздохом, – раз вы так
упорны. – Она произнесла фразу со странным горловым звучанием и посмотрела на
маркиза. – А теперь попробуйте повторить ее.
Со второй попытки маркизу это удалось, и от удовольствия он
заулыбался.
– А что это означает? – спросил он. – Что я сказал?
– Вы сказали, – с извиняющимся видом ответила девушка, –
«Тот человек наступил на моего орла».
– Наступил на моего… – Маркиз, барон и все остальные
собравшиеся в салоне разразились смехом.
На следующий день русский барон и французский маркиз
приехали снова и влились в ряды претендентов на руку Виктории, что еще больше
повысило престиж и популярность девушки.
Она вносила искру веселья даже в самую скучную компанию, и
везде, где она появлялась, воцарялась праздничная атмосфера. Зато по соседству
с искрометной мисс Ситон, в другой части дома, даже воздух, казалось, был
напоен зловещим напряжением. Неделя проходила за неделей. Число воздыхателей
Виктории все множилось и множилось, а настроение Джейсона становилось все более
мрачным. Куда бы он ни заходил, повсюду его что-нибудь не устраивало. Он
отругал повариху за то, что ему чересчур часто готовят его любимые блюда; он
наказал горничную за пылинки, обнаруженные им под перилами лестницы; он
пригрозил уволить лакея, у которого не была застегнута одна пуговица на куртке.
Прежде лорд Филдинг также был требователен и строг по
отношению к прислуге, но строгость его ограничивалась пределами разумного.
Теперь же, казалось, никто не мог угодить ему: любой слуга, попавшийся ему под
руку, вероятнее всего, мог получить нагоняй. К сожалению, чем более несносным
становился хозяин, тем энергичнее слуги кидались выполнять свои обязанности и
тем более нервными и неуклюжими становились. Прежде в его хозяйстве все шло,
как в хорошо отлаженном механизме. Теперь все суетились, сталкиваясь друг с
другом, когда отчаянно спешили выполнить порученное им задание и при этом не
попасть под горячую руку хозяина. В результате этого сумасшествия уронили и
разбили драгоценную китайскую вазу, в столовой на обюссонский ковер опрокинули
ведро с водой, приготовленной для умывания; словом, в доме царил хаос.
Виктория не могла не заметить сложившейся в доме обстановки,
но когда она тактично попыталась заговорить об этом с Джейсоном, он обвинил ее
в том, что она «подстрекает слуг к мятежу», а затем язвительно напомнил, как
шумят ее гости, когда он садится за работу, и как он страдает от тошнотворного
аромата цветов, которыми заставлен весь дом.
Дважды Чарльз пытался обсудить с ним второй список
претендентов, но получил от ворот поворот.
Когда же Джейсон устроил выволочку Нортропу, напряжение в
доме достигло апогея. Все это неожиданно получило свое разрешение в один из
вечеров, через пять недель после того, как Виктория дебютировала в высшем
обществе.
Джейсон работал у себя в кабинете и вызвал Нортропа, который
в этот момент собирался поставить только что доставленный букет цветов для
Виктории в вазу.
Чтобы не заставлять своего неуравновешенного хозяина ждать,
Нортроп поспешил явиться, все еще держа в руках букет.
– Слушаю, милорд? – с опаской вопросил он.
– Как славно, – с сарказмом произнес Джейсон. – Еще цветы?
Для меня? – И, не ожидая ответа, Джейсон выпалил:
– Весь дом провонял этими чертовыми цветами! Выбрось этот
букет, скажи Виктории, что я желаю видеть ее, и принеси мне это чертово
приглашение к Фригли на сегодня. Не помню, в котором часу там начинается прием.
И прикажи моему камердинеру приготовить на вечер мой официальный костюм. Ну? –
резко сказал он. – Чего ты ждешь? Пошевеливайся!
– Да, милорд. Тотчас будет исполнено. – И Нортроп сломя
голову бросился в холл, где налетел на О'Мэлли, который перед этим получил от
Джейсона взбучку за то, что недостаточно хорошо вычистил туфли.
– Таким я его еще никогда не видел, – выдохнул О'Мэлли
Нортропу, который, прежде чем позвать леди Викторию, поставил букет в вазу. –
Его милость послал меня за чаем, а потом отругал за то, что я не принес ему
кофе.
– Его милость, – высокомерно заметил Нортроп, – не пьет чай.
– Я сказал ему об этом загодя, – горько ответил О'Мэлли, –
но он заявил, что я обнаглел.
– Так оно и есть, – ответил Нортроп, усугубляя натянутые
отношения, сложившиеся между ними за двадцать лет совместной службы. И,
самодовольно ухмыляясь, Нор-троп вышел из холла.
