Башелье только смотрел насмешливо и блестел глазами. Но когда в его руку перекочевал кошелек солидного веса, он чуть призадумался, во всяком случае, изобразил сомнения. Вторая дама добавила еще один. Сомнения камердинера облеклись в слова:
– Я не могу говорить об этом, дал клятву. Но могу сделать кое-что. Будьте вечером в Бычьем Глазу.
Любопытство и денежные траты дам оказались вознаграждены. Башелье сумел не нарушить данного Флери слова, он не проболтался, камердинер просто умудрился скинуть с головы графини де Майи капюшон, когда провожал ее через Бычий Глаз – зал с окном овальной формы, выходившим во внутренние покои короля. Де Майи решила, что этого пожелал сам Людовик, и не противилась, а дамам вполне хватило нескольких секунд, чтобы совершенно разочароваться во вкусе его величества, потому что выбрана оказалась вовсе не та, которую только можно было заподозрить.
На следующий день весь Версаль гудел от новости: фаворитка короля – мадам де Майи!
Королева была в ужасе, а сам Людовик в первый же вечер бросился к супруге просить прощения. Совершенно потерянная, в настоящем горе Мария Лещинская рыдала в своих покоях, не желая даже слышать о близости с мужем. Она немало знала о слишком близком знакомстве мадам де Майи с придворными развратниками, о ее вольном поведении и мигом сообразила, что с помощью короля может попросту подхватить какую-нибудь заразу. Людовик понятия не имел об истинной причине холодности супруги. Он понимал, что Марии известно о его измене, но не знал, что жена боится дурной болезни; мысль о возможности заразиться ему самому почему-то не приходила в голову. Решив, что это просто женский каприз, король вскочил с постели:
– Я здесь в последний раз!
Мария вздрогнула от грохнувшей двери и снова залилась слезами. Мадам де Майи разбила ее счастье раз и навсегда. Теперь она никогда не сможет верить своему Луи так, как верила раньше. Он как все, он способен предать, изменить, способен развлекаться с женщинами, как это делали все короли Франции. Сама королева была снова беременна.
Основательно выплакавшись, она подумала, что, родив сына, сумеет вернуть мужа на путь истинный, но ошиблась. Во-первых, родилась дочь, во-вторых, Людовику понравилось не вполне пристойное поведение.
Злые языки порезвились вволю, в куплетах, которые теперь распевали повсюду, о короле и его фаворитке были только гадости. Но Людовику оказалось безразлично, он нашел себе новое занятие – распутство и, передоверив государство кардиналу Флери (ради чего тот и старался), бросился в вихрь наслаждений со всей страстью, словно наверстывая упущенное за годы примерного поведения.
Отныне поведение короля назвать не вполне пристойным не повернулся бы язык даже у самых завзятых льстецов, оно стало совершенно непристойным. Каждый вечер и следующая за ним ночь, проведенные с мадам де Майи, неизменно превращались в бурные оргии с пьянством, раздеванием дам догола и сексом без разбора. Утром большинство участников попойки оказывались под столами, в том числе и король и дамы неглиже. Уважения к монарху это не прибавляло.
Королю оказалось мало оргий с Майи, Башелье стал тайно приводить ему девушек попроще и посговорчивей. Почему королю в голову не пришло, что сговорчивей они могут быть не только с монархом, непонятно, но одна из таких красоток, дочь мясника Пуасси, наградила его величество дурной болезнью, в свою очередь подцепив ее у другого, весьма прыткого кавалера.
Теперь двор жужжал, как растревоженное осиное гнездо, особенно неуютно чувствовали себя те, кто участвовал в королевских забавах, ведь неизвестно, как давно болен Людовик. Кроме того, на Майи едва не показывали пальцами, вот уж кого король точно наградил этой гадостью. По дворцу ползли слухи: его величество лечат мазями из толченых улиток… его величеству делали припарку из корнишонов… срочно нужны летучие мыши… нет, божьи коровки, а где их взять зимой?
Сама мадам де Майи тоже пребывала в ужасе, она уже корила себя за такие развлечения и была просто не рада связи с его величеством, тем более, что никаких дивидендов от него не имела. Людовик отнюдь не осыпал свою фаворитку дарами или деньгами, обходился с ней грубо. Да и какого уважения могла ожидать женщина, предлагавшая столь «изысканные» развлечения?
Девушке рановато бы посещать салоны, но у мадам д’Анжевилье не было вольностей, потому де Турнеэм и мадам Пуассон решили, что с него можно начать.
Ренет повезло, в тот вечер посетительницей салона оказалась мадам де Майи – фаворитка короля! Жанне понадобились усилия, чтобы не глазеть на королевскую любовницу. Юная девушка уже прекрасно понимала, какого рода услуги оказывает его величеству эта дама, а потому все время сравнивала ее с другими, стараясь найти отличия, повлиявшие на выбор короля. Старалась, но ничего, кроме веселого нрава и душевности, найти не смогла.
Нежная, с приятными округлостями женщина, в повадках которой откровенно проявлялась чувственность, отнюдь не была красива. Великоватый нос, большой рот, довольно грубый голос… и при этом обаяние и веселость, заставлявшие влюбляться в нее с первого взгляда. Даже юная Ренет заметила, сколь неоднозначно отношение к фаворитке со стороны остальных дам, но девушка все же не до конца понимала истинную роль любовницы в превращении примерного семьянина в настоящего развратника и ее к тому времени уже довольно сложное положение. Для Жанны король был королем – самым желанным мужчиной Франции. И о подхваченном им у потаскушки сифилисе девушка просто не ведала.
Большинство дам в тот вечер оказались «не в голосе», и петь совершенно неожиданно пришлось Ренет! В первые мгновения девушка откровенно смутилась, но быстро взяла себя в руки и постаралась просто забыть о том, что ее разглядывают несколько пар придирчивых глаз. Собственно, особенно придирчивыми они пока не были, для собравшихся дам и кавалеров мадемуазель Пуассон никто, а если вспомнить подмоченную репутацию ее матери, так и вовсе смотреть не на что.
Мадам Пуассон ужаснулась, услышав, какой выбор для своего дебюта сделала дочь: арию из второго акта «Армиды» Люлли! Мадам д’Анжевилье тоже чуть недоуменно приподняла бровь: совсем юной девушке распевать о серьезных страданиях и готовности к убийству возлюбленного? Это могло получиться несколько смешно, тем более у Люлли в этой арии хотя и прилипчивый, но довольно сложный речитатив.
Но вот раздались первые аккорды (мадемуазель еще и вполне прилично аккомпанировала себе на клавикордах), полился несильный, но богатый оттенками голос. Ария для сопрано, это соответствовало тонкому голоску Ренет, но уже после нескольких взятых нот присутствующие забыли о том, что перед ними не певица, а юная девушка, так верно та вела мелодию, столько страсти и чувства было в пении.
«И вот финал! Ты пленник, в моей власти.
Уснул таинственный мой враг и мой герой.
Во сне ты будешь предан моей мести,
Тебя я поражу недрогнувшей рукой».
Речь мстительницы, безжалостной и беспощадной… и вдруг:
Но чем я смущена?
В этот момент дамы даже забыли выдохнуть, настолько захватили их слова арии. На их глазах в исполнении юной девушки рождалось сильнейшее чувство, разворачивалась борьба между любовью и местью, между Армидой-воительницей и Армидой-женщиной. Как могла почти девочка передать столь сильные чувства, словно испытывала их сама?
