Оживились парижские театры, например, в уже проблемном для немцев 1943 году их кассовый сбор превысил довоенный (1938 года) в три раза! Несмотря на нехватку бумаги, издатели получали для своих нужд столько, сколько им требовалось. Отто Абетц, посол Германии во Франции, получил наставления Гитлера делать все для нужд французской интеллектуальной элиты. Он старался...
Цензура запрещала публиковать только материалы на тему войны и безопасности, а также никаких произведений еврейских авторов! Ну и ничего антигерманского.
Удивительно, но цензурой во Франции оказалась запрещена... «Майн Кампф»! Основание вполне разумное: французам ни к чему знать, что о них действительно думает Гитлер. Скрывать было что, в одной из бесед Гитлер говорил: «...Франция – это страна «негроидов», она придет в упадок, который тысячу раз заслужила. Когда настанет время для сведения счетов с Францией, Версальский мир будет детской игрой по сравнению с условиями, которые мы ей навяжем». Геббельс в дневнике писал: «Если бы французы знали, что фюрер потребует от них, когда придет время, у них, наверное, выскочили бы глаза из орбит. Поэтому хорошо, что мы пока не раскрываем своих замыслов и пытаемся выбить из покорности французов все, что вообще возможно».
Стоило ли говорить французам, что их ждет разделение страны на части в виде отдельных небольших государств? Когда-то Франция это уже проходила – отдельно Бургундия, Лотарингия, отдельно юг и север... Только оккупантами были англичане. Спасла страну тогда, как известно, Жанна д’Арк.
Но сейчас Англия где-то там за Ла-Маншем, который по обе стороны называли просто Каналом, а во Франции почти благодушные немцы, готовые помогать французам жить организованно и приятно. Особенно тем, кто не сопротивляется и поддерживает идеи национал-социализма (не путать с фашизмом, тот в Италии).
В результате погрузившаяся в простую апатию основная масса и прикормленная элита... Кому сопротивляться-то?
Офицер абвера Винклер на суде спокойно пожимал плечами:
– Для охвата всей страны нам требовались как минимум 32 000 агентов из коренных французов. Мы их получили.
Вообще-то агентов нашлось куда больше.
Жизнь в Париже была даже спокойней последних предвоенных лет с их забастовками и демонстрациями. Работали театры и кино, были открыты рестораны и кафе, даже создано множество новых публичных домов. Все для удобства оккупантов, ну и тех, кто их поддерживал. Немцам очень нравился «Paris bei Nacht» – «ночной Париж».
Как тут не вспомнить лозунг Жана Кокто: «Да здравствует позорный мир!»
Кокто с удобствами жил с вернувшимся с войны Жаном Марэ в «Пале-Рояль», привычно пользуясь финансовой помощью Шанель. Немцы вообще-то его презирали за гомосексуализм и пристрастие к опиуму (Кокто выкуривал по 30 трубок опиума в день), но смотрели на наркозависимость Кокто сквозь пальцы. И им тоже нравился Жан Марэ – настоящий арийский красавец. После оглушительного успеха снятого по сценарию Кокто фильма «Тристан и Изольда», в котором Марэ-Тристан был больше похож на идеального эсэсовца, чем на древнего героя, бюст красавца даже вылепил скульптор Брекер, входивший в окружение Гитлера.
Да-да, это тот самый Жан Марэ, благородный Монте-Кристо, безжалостный Фантомас, мужественный маркиз Рудольф из «Парижских тайн»... И ему, и Жану Кокто легко простили дружбу с нацистами.
Простили много кому и много что.
Дружил с немцами Серж Лифарь. Он лично был гидом Геббельса, когда тот осматривал здание Гранд-опера. В 1941 году, когда немцы взяли Киев, отправил Гитлеру приветственную телеграмму (Лифарь уроженец Киева). Когда город освободили, соболезнование, правда, не выражал. В 1942 году он трижды ездил в Германию и был ласково принят нацистскими бонзами.
В своих воспоминаниях Лифарь не делал секрета из сотрудничества с немцами и даже из того, что приходилось попадать в весьма унизительное положение. Когда во Франции началась всеобщая охота за евреями (к которой сами французы отнеслись «с пониманием»), кому-то пришло в голову, что он тоже еврей, только «перевернутый», мол, если прочесть фамилию наоборот, то получится «Рафил». Кому именно пришло в голову читать фамилии задом наперед и на этом основании определять национальность людей, не знаю, но Лифарь вынужден был доказывать свое благородное происхождение.
В кабинете у немецкого офицера от такой нелепости он совершенно растерялся и, видимо, вспомнил дурацкий случай, произошедший незадолго до этого с Жаном Кокто. Кокто, несмотря на свою гомосексуальную ориентацию, частенько посещал бордель «L’Etoile de Kleber», принадлежавший мадам Билли. Верхний этаж заведения арендовала Эдит Пиаф (не подумайте, что в качестве сотрудницы «мадам»!), его завсегдатаями были Морис Шевалье, многие немецкие чины и даже члены Сопротивления... Хороший стол, приятная беседа... совсем забывалось, что Париж вообще-то оккупирован и за столом рядом сидят враги. Но однажды кому-то из немецких чинов в подпитии показалось, что в компанию присутствующих затесался... еврей! Разве не оскорбительно для истинного арийца пользоваться услугами одних и тех же проституток вместе с неарийцем?!
Для выяснения столь щекотливого вопроса немец не придумал ничего лучшего, как приказать мужчинам... приспустить штаны, дабы убедиться в целостности... ну, кое-чего. Убедился, нарушителей не выявил, все обошлось.
Видно, этот случай, со смехом рассказанный Жаном Кокто, пришел в голову отчаявшемуся доказать свою «полноценность» Лифарю, и тот устроил демонстрацию принадлежности к арийской расе прямо перед обомлевшим офицером-немцем. Конечно, доказал, но едва не попал в тюрьму уже за оскорбление представителя германской армии. Это было бы смешно, если бы не было так грустно...
Сотрудничали многие, например, Эдит Пиаф считала нормальным снимать этаж в борделе и петь перед его посетителями, получая за ночное выступление как средний служащий за год работы. Но она же отправляла немало денег участникам Сопротивления, а еще ездила в лагеря, фотографировалась там с заключенными, чтобы подпольщики потом на основе этих фотографий делали фальшивые документы. Называется немыслимая цифра – 120 фальшивых удостоверений за один раз. Думается, это колоссальное преувеличение и в том, что это были концлагеря (уж больно сытый народ на фотографиях), и в количестве людей, потому что разместить вокруг себя сто двадцать человек так, чтобы все получились в фас и достаточно четко, просто невозможно. Но даже если за все время это были не 120, а 12 человек, все равно честь ей и хвала!
Герберт фон Караян часто выступал в Париже с концертами и даже предлагал Лифарю бежать на его личном самолете, когда союзники уже подступали к столице Франции.
Активно сотрудничали скульптор Поль Бельмондо (отец знаменитого Жана-Поля), Пабло Пикассо... Андре Жид придумал оправдательную теорию, он говорил: «Какой смысл набивать себе синяки, ударяясь о решетку. Чтобы меньше страдать от тесноты своей клетки, нужно только держаться поближе к ее середине». Очень разумный подход к жизни, особенно когда находишься на оккупированной территории и могут заставить приспустить штаны для подтверждения соответствующего происхождения. Андре вообще оказался умнее многих, он просто уехал в Тунис и вернулся после войны. Зато никаких обвинений и опасностей.
