— Наверное, спросишь, не нужна ли мне какая-нибудь помощь, —
хихикнул Эл.
Последовал взрыв хохота. Удлиненные тени-головы метались по
«экрану» туда-сюда, словно ликующие насекомые. Они совсем не были похожи на
людей. Они выглядели как стадо молящихся богомолов, и я испугался.
— Нет, серьезно, — сказал мой отец. — Серьезно. Знаешь ли
ты, что я сделаю, если застану тебя с моей женой?
— Что, Карл?
Это был Ренди Эрл.
— Видите это?
Новая тень на брезенте. Охотничий нож отца, рукоятку
которого он вырезал из дерева. Я недавно видел, как он этим ножом потрошил
оленя, вонзив его по рукоятку в брюхо. Внутренности, от которых шел пар,
вывалились на ковер из иголок и мха. Огонь и угол, под которым отец держал нож,
превратили его в копье.
— Видишь это, сукин сын? Если я поймаю кого-нибудь с моей
женой, я повалю его на спину и отрежу ему член.
— Он будет ссать сидя до конца своих дней, правда, Карл?
Это был Хьюги Левескай, проводник. Я притянул колени к груди
и крепко обнял их. Мне никогда не хотелось в туалет так сильно, как сейчас. Ни
до того, ни после.
— Ты чертовски прав, — сказал Карл Деккер, мой дерьмовый
отец.
— О, а как быть с женщиной в этом случае, Карл? — спросил Эл
Латроп. Он был ужасно пьян. Я даже мог сказать, какая тень принадлежала ему.
Он раскачивался взад-вперед, как будто он сидел в лодке, а
не на бревне возле огня.
— Интересно, а что ты сделаешь с женщиной, которая впустит
кого-нибудь через черный вход, а?
Охотничий нож, превратившийся в копье, медленно двигался
взад-вперед.
— Ирокезы использовали ножи для разрезания носов. Идея
состояла в том, чтобы изобразить на лице половые органы. Таким образом, каждый
человек в племени мог видеть, какая часть тела приносит им больше всего бед, —
сказал мой отец.
Я убрал руки с колен и сжал ими промежность. Я сгреб мои
причиндалы в кулак и наблюдал за тем, как тень от ножа медленно двигалась
вперед и назад. У меня началась страшная боль в желудке. Я могу напустить в
спальный мешок, если не потороплюсь.
— Разрезать им носы, а? — сказал Ренди. — Чертовски хорошо
сказано. Если все будут так поступать, то половина женщин в Пласервилле будет
иметь дыры в двух местах.
— Но не моя жена, — спокойно произнес отец. Его голос был
внятен и резок. На лице Ренди улыбка превратилась в гримасу.
— Нет, конечно нет, Карл, — беспокойно заерзал Ренди. — Эй,
дерьмо. Наливай.
Тень моего отца снова подняла бутылку.
— Я не буду разрезать ей нос, — сообщил Эл Латроп. — Я
просто размажу ее проклятую голову.
— Ну-с, приступим, — сказал Хьюги. — Я наливаю.
Я не мог больше терпеть. Я выскочил из спального мешка, и
морозный холодный октябрьский воздух начал щипать мое тело, которое было
полностью обнаженным, не считая шорт. Казалось, что мой петушок хотел вжаться в
тело. Одна мысль все вращалась и вращалась в моем мозгу — я догадываюсь, что
еще не проснулся полностью — и вся беседа казалась мне сном, возможно,
продолжением сна про скрипящего монстра из аллеи. Когда я был маленьким, я
забирался в мамину постель после того, как отец надевал униформу и уезжал на
работу. Я использовал эту возможность, чтобы поспать возле нее часок или
полтора до завтрака.
Черные, страшные огненные тени, похожие на молящихся
богомолов. Я не хотел находиться здесь, в этих лесах, в семидесяти милях от
ближайшего города, с этими пьяными мужиками. Я хотел к маме. Я вылез из
палатки. Отец повернулся мне навстречу. Он все еще держал в руке охотничий нож.
Он посмотрел на меня, я посмотрел на него. Я никогда не забуду этого зрелища.
Мой отец с красноватой небритой щетиной на лице, в охотничьей шапке, и
охотничий нож в его руке. Беседа сразу же прекратилась. Они, наверное, поняли,
как много я услышал. Возможно, они даже устыдились.
— Какого черта тебе нужно? — спросил отец, вытаскивая нож из
футляра.
— Дай ему выпить, Карл, — мерзко хихикнул Ренди, и снова
раздался хохот. Ренди был пьян в дым.
— Я хочу писать, — взмолился я.
— Давай быстрей, ради Христа, — рявкнул отец.
Я побежал в рощу и судорожно попытался облегчиться. Очень
долго у меня ничего не получалось. Казалось, внизу живота застыл горячий мягкий
свинцовый шар. Я ничего не мог поделать со своим пенисом — от холода он совсем
скукожился. Наконец, шар превратился в жидкость, и когда она вылилась из меня,
я вернулся в палатку и залез в спальный мешок. Никто не смотрел на меня. Они
разговаривали о войне. Они все в ней участвовали.
Мой отец убил оленя три дня спустя, в последний день охоты.
Я был с ним. Он убил его идеально, попав в мышцу между шеей и плечом. Олень
упал, превратившись в груду мяса, и тотчас же потерял всю свою грацию.
Мы подошли к нему. Мой отец счастливо улыбался. Он расчехлил
свой нож. Я знал, что сейчас произойдет, знал, что меня стошнит. Но я не мог
ничего сделать. Отец твердо поставил сапог на тушу, дернул оленя за ногу и
воткнул в нее нож. Затем вспорол брюхо, и кишки животного вывалились на траву.
Я отвернулся и извергнул свой завтрак на землю.
Когда я повернулся к отцу, он смотрел на меня. Он не сказал
ни слова, но я прочел в его глазах презрение и разочарование. С тех пор я видел
это выражение достаточно часто. Я тоже ничего не сказал. Но если бы я смог, то
произнес бы: «Это не то, что ты думаешь».
Это был первый и последний раз, когда я ездил с отцом на
охоту.
Глава 6
Эл Латроп все еще листал учебники и притворялся слишком
занятым, чтобы поддерживать со мной беседу. На столе мисс Марбл зазвонил
телефон, и она улыбнулась мне так, словно нас связывала некая интимная тайна.
— Вы можете войти, Чарли, — сказала она. Я поднялся со
стула.
— Желаю удачно продать учебники, Эл!
— Я в этом не сомневаюсь, Чарли, — хмыкнул он в ответ,
одарив меня нервной и лицемерной улыбкой.
Я прошел через приемную, оставив справа встроенный в стену
сейф, а слева — заваленный бумагами стол мисс Марбл. Прямо передо мной была
матовая стеклянная дверь. На стекле красовалась надпись: «Томас Денвер —
директор колледжа». Я вошел в нее.
Мистер Денвер был высоким мертвенно-бледным мужчиной, чем-то
похожим на Джона Каррадина. Он был лыс и тощ — кожа да кости. У него были
длинные руки с выпирающими суставами. На шее болтался галстук, верхняя пуговица
на рубашке была расстегнута. Кожа на шее имела сероватый оттенок, на ней
виднелись следы раздражения от бритья.
