Зря литовцы думали, что московский государь простил им отказ в сватовстве. Не забыл Иван Васильевич унижение, не простил…
Чем досадить заносчивому Сигизмунду? Только Ливонией. Но для начала следовало заключить хотя бы временный мир с Крымом. Вот когда царь пожалел, что не довели раньше дело до конца, хотя удержать Крым, даже разбив Девлет-Гирея, вряд ли удалось бы. Из Москвы в Крым отправилось посольство для переговоров.
А пока было решено вернуть Руси Полоцк.
Иван Васильевич уходил в поход довольным, царица снова в тяжести, и повитуха на сей раз предрекала сына. До сих пор Мария рожала только дочек, да и те долго не жили. Сын – это хорошо, сын – наследник, хотя у царя уже есть целых два. Но Федор ни на что не годен, слаб здоровьем и умом. Царь завещал престол за собой Ивану. Сразу после женитьбы на Кученей, которую нарекли Марией, Иван Васильевич переписал завещание, назвав наследниками сыновей от Анастасии, чтобы у новой жены и ее жестоких родственников не было желания отправить на тот свет ни его, ни кого-то из царевичей.
Пока у Марии нет сыновей, Ивану и Федору ничего не грозит, а после рождения мальчика? Задумавшись однажды об этом, Иван даже головой замотал: не хватало только жить с женщиной, ежедневно опасаясь за свою жизнь и жизнь сыновей. Но сразу решил для себя – пока он молод и силен здоровьем, а там будет видно. Он всегда успеет переписать завещание заново. И отправить Марию-Кученей в монастырь тоже. Не до жены было сейчас царю Ивану Васильевичу, он собирался воевать Полоцк!
Казалось, в 1562 году о подходе московских войск к крепости должны были знать все, уж слишком долго и трудно ползла армия от Великих Лук до Полоцка. Огромный обоз не помещался на узкой дороге, войска застревали в лесных теснинах, тонули в болотах по сторонам глубокой колеи. Наконец, смешалось все, что могло смешаться. Конные, обозники, пешие перепутались между собой, разобраться было просто невозможно.
Крик и удары кнутов помогали мало, никто не собирался уступать дорогу, никому не хотелось лезть в ледяную воду или грязь по колено, пропуская других вперед по узкой колее. Колеса многочисленных телег и возков набили такие желоба в грязи, что это уже была даже не колея, а попросту две узкие канавы с валиком посередине. Трещали оси телег, то и дело слетали колеса, слышалась беспрестанная ругань, ржание лошадей, лязг и скрежет. Орудия выносили почти на руках, лошади не могли вытянуть пушки из грязи.
Царь злился – скорости никакой, снова, как при наступлении на Казань, оттепель. Но и там, где нет противной грязи, дорога слишком узка, чтобы по ней двигалось большое войско. Иван Васильевич попытался сам проехать, но и он едва не застрял в этой массе конных и пеших, бестолково толкавшихся, ругавшихся и тем запутывающих дело только сильнее.
Государя со свитой, конечно, пропустили, посторонившись, насколько было возможно, но дальше дело не двинулось. Иван махнул рукой:
– Позвать ко мне обозных воевод!
Разыскать их удалось тоже с трудом, не дождавшись, пока соберутся все, царь принялся распекать присутствующих, требуя отчета, почему такой затор. Выяснилось быстро – дорога попросту неспособна пропустить разом такое количество народа с обозами. Иван уже и сам понял, что сплоховал, приказав всем двигаться разом и по одному пути, но что теперь корить, надо было разбираться в том, что есть.
– Не ровен час прознают про наши дела литовцы, здесь и побьют, до Полоцка не дойдем. – Голос государя был невесел, но тверд. – Сам займусь. Надо решить, кого пропустим первыми…
Толковым показал себя Афанасий Вяземский. Когда все начали орать, объявляя, что именно им надо пройти вперед, а остальным подождать, он возразил:
– Первыми пропустить тех, кто более других дорогу перекрывает. Чтобы свободней остальным двигаться потом было…
Среди общих спорных криков, воеводы уже просто отвыкли говорить обычными голосами, орали, срывая горло, слова Афанасия услышали почему-то все. Сразу стало тихо. Иван усмехнулся:
– Ну вот, а вы кричите, точно торговки на рынке. Дело воевода говорит.
Поднялся, вздохнул:
– Пошли, сам смотреть буду, кого когда пропускать.
Пришлось и остальным сменить крики на уговоры. Разобрались не скоро, но толково. Ивану очень понравился Афанасий Вяземский, взял на заметку, не так много оказалось толковых распорядителей подле него.
Многие воеводы ворчали, что это все из-за казанских, астраханских, ногайских и других царевичей и князей, которые по-русски понимают плохо, но норовят распоряжаться. Царю пришлось даже призадуматься, возможно, так и было. С ним отправилось большое количество новых родственников царя, что мало понравилось русским воеводам, не желавшим подчиняться тем, кого они в прежнем походе били под Казанью.
До Полоцка было уже не так далеко, когда в лагере появились несколько оборванных, обмороженных людей, просивших провести их к царю. Охрана не пускала, насмехаясь, что только таких босяков государю и не хватало. Хорошо, что мужики попались на глаза боярину Петру Шуйскому. Тот, издали приметив какой-то спор, подошел.
– Что за крик? Чего надо?
Один из пришедших обернулся, узрел боярина, заорал так, что у стражи едва уши не заложило:
– Государь, вели пропустить! Выслушай!
Шуйский смутился:
– Какой я тебе государь?
– Боярин! – не смутился тот. – Дело говорим, выслушай!
Петр крякнув, велел:
– Пропусти. Чего хотите-то?
Мужик рванул к нему, точно к последней надежде.
– Литовский воевода Довойна сжег посад в Полоцке, всех выгнал, чтобы русским не пособляли.
– Ну? – не понимал его боярин. Кто же того не знает?
Мужик приблизился к Шуйскому насколько смог, почти зашептал:
– Места в лесу знаем, там запасы большие в ямах зарыты на случай осады…
Петр внимательно пригляделся к говорившему. Мужик был вполне примечателен. Худой, длинный, как жердина, с давно не стриженными космами, заросший светлой бородищей. Серые глаза широко посажены, смотрят с вызовом. Видно, за тот вызов передние зубы и были выбиты чьей-то крепкой рукой. Заметив недоверие, мелькнувшее во взоре Шуйского, мужик усмехнулся:
– Ты на зубы мои не смотри, многие их под литовцами лишились. А коли не нужны те ямы с запасами, так мы их сами разберем да себе растащим.
Воевода понял, что мужик не шутит, согласно кивнул:
– Поведешь покажешь.
Тот ухмыльнулся, покосившись на свои почти босые ноги, видно, бежал из горящего посада в чем был, обмотки на ступнях совсем в лохмотья превратились. Петр вдруг велел ближнему холопу:
– Подбери им одежку какую-никакую и обувку тоже. – Чуть подумав, добавил: – Покорми, не то и до леса не дойдут.
Вместо благодарности мужик почему-то с усмешкой поклонился:
