И денег спешно ему возвращать тоже никто не собирался. Кто же виноват, что его ограбили? Стража в Гельмете только развела руками: «Не видели, не знаем…» Даже будучи наказанными, ни дукаты, ни талеры обратно не отдали, следы от побоев скоро пройдут, а золотишко останется… Сидеть без денег и жить на мелкие подачки было слишком муторно, и тогда князь решил попросить помощи у тех же печорских монахов. Попросить в долг, обещая вернуть с прибавкой.
Шибанов вздыхал: то ли чего-то не продумал князь, то ли литовцы обманули, только никаких выгод от своего бегства Курбский не имел. То, что на него косились, понятно, кто же почитает предателя? Но ведь и денег не дают!
Прошло несколько дней после побега в Литву, но и князь, и его люди уже вполне вкусили презрения окружающих, почему-то никто не желал воздавать хвалы Курбскому за его бегство. Еще хуже было слугам. От троих русов сторонились, как от зачумленных.
Сильно переживал Васька Шибанов, он был готов глотку перегрызть литовцам за своего хозяина. Потому, когда кликнул Андрей Михайлович, прибежал на зов, как верный пес.
Князь был мрачен, его красивое лицо сильно подурнело от тяжелых дум, злость перекосила четко очерченную линию губ… У крыльев носа легли две скорбные складки. За несколько дней Андрей Михайлович постарел, казалось, на десять лет. Холоп тихонько вздохнул, жаль князя…
Курбский вдруг повелел:
– В Юрьев пойдешь! И к псково-печорским старцам.
Васька не сразу понял, нравится ему такое поручение или нет. Но уж удовольствием холопа князь интересовался меньше всего. Он достал свернутую грамоту, подумал и добавил несколько монет.
– В подпечье достанешь письма. То, которое для старцев писано, вместе с вот этим им и отдашь. А второе велишь передать государю. Старцы сделают.
– Кому?! – ахнул Шибанов. Неужто князь вернуться надумал? Оно бы хорошо, лучше уж в Юрьеве, чем здесь, среди чужаков белой вороной сидеть. Курбского вопрос не смутил, спокойно глядя в лицо холопу, повторил:
– Вторую грамоту велишь передать в Москву государю. Пусть знает, что я о нем думаю. Поедешь сегодня. Станут спрашивать где, не ври, ответствуй, что у короля Сигизмунда, потому как на Руси жить невозможно стало! От царя Ивана никому блага нет… Нет, постой, сначала в Печоры заедешь, это письмо отдашь и на словах скажешь, чтобы из-под печи спрятанные вытащили да царю передали. И с деньгами от старцев осторожней будь, чтобы не обобрали, как в Гельмете.
Шибанов не стал спрашивать, что за деньги, и без того понял, не дурак, только головой покачал. Без денег в Литве князю худо, он широко жить привык. Да только станут ли старцы ему свои давать, тем более если в Москве уже знают о побеге? Но не холопское дело в княжьи дела лезть, велено – выполняй.
Васька уехал поутру, махнув ему вслед рукой. Курбский вдруг обнаружил рядом с собой на крыльце другого слугу – Степана.
– Ты чего это? – даже вздрогнул от неожиданности князь Андрей.
– Князь Андрей Михайлович, Васька поехал милости у государя просить? – с надеждой в голосе вдруг поинтересовался Степан.
– Что?! – вытаращился на него Курбский.
– Андрей Михайлович, может, вернулись бы, а?
– Замолчь! – Лицо Курбского перекосила гримаса гнева, он схватился за висевшую на боку саблю, собирался ехать к королю с требованием поторопить правительство в выделении ему новых владений в Литве взамен утерянных в Московии. Взгляд князя не сулил слуге ничего хорошего, но Степана уже понесло:
– Повинную голову меч не сечет, государь, хотя сказывают, и рьян очень, да ведь отходчив… Поклонился бы, глядишь, и простили…
Никогда не смел раньше Степан не то что советовать Курбскому, но и вообще голос подавать! Что на него нашло? Или за эти дни истосковался по родной земле? Не суждено было слуге ее увидеть. Злость на глупого холопа затмила разум Курбского, жизнь слуги прервал удар сабли. Князь не пожелал слушать слугу, помогавшего бежать из Юрьева, не пожалел верного холопа, подставившего плечо и собственную шею, чтобы смог взобраться на крепостную стену Юрьева дорогой хозяин.
Наступили тяжелые дни ожидания. Добрался ли Васька, смог ли передать старцам его письмо, поверит ли ему Васьян, даст ли денег? Как скоро слуга вернется? Главным для Курбского было именно возвращение Шибанова с деньгами. Что будет с Васькой, попадись он в руки царских холопов, князь почему-то не думал. Холоп – собственность хозяина, потому его жизнью можно бы и пренебречь.
В Юрьеве творились небывалые дела. Поутру к воеводе Шилому почти прокрался невысокого роста человечек и, заглядывая в глаза, что-то прошамкал беззубым ртом.
– Чего?! – Воевода был не в духе, потому как голова после вчерашнего возлияния трещала, как еловые поленья в печи. На крестинах сынишки у соседа Кузьмы засиделись за полночь. Гуляли с размахом, воеводу пригласили крестным отцом, а у дурехи Матрены поутру не оказалось рассолу. Пока сбегала к тому же Кузьме, пока принесла, Шилой исстрадался, а тут еще этот беззубый…
Человечек снова зашептал, воевода отстранил его рукой с ковшом, расплескивая рассол на пол.
– Ты… либо говори толком, либо поди прочь! – Вздохнул и скорбно добавил: – И без тебя тошно…
Человечек повысил голос. То, что он сказал, протрезвило воеводу лучше всякого рассола. Князь Андрей Михайлович Курбский, главный воевода Юрьева и наместник Ливонии, в ночи, как тать, бежал со своими слугами в Литву!
– Ври, да не завирайся, смерд! Что брешешь?!
– Вот те крест! – уверенно перекрестился человек. – Через стену перелезли и уехали…
Воевода быстро соображал. Конечно, всем ведомо, что князь Курбский у государя здесь почти в опале, но его время воеводить вышло, можно бы и в Москву вернуться… И княгиня с дитем малым, и мать у Курбского вон на воеводином дворе живут. Как же они-то? Нет, не мог князь сам бежать, а семью здесь оставить!
– Брешешь! – уверенно возразил воевода, однако ставя ковш на лавку и берясь за сапоги.
Человечек ждал. Его маленькие поросячьи глазки блестели таким злорадным удовольствием, что Шилой содрогнулся. Есть же люди, которым чужая беда в радость! Махнул рукой:
– Иди, после позову…
Тот исчез, словно его и не было, даже платы за свой донос не попросил. Видно, ради удовольствия наушничал. И такое бывает.
Шилой поспешил на воеводский двор. Князя Курбского и впрямь дома не было, а княгиня сказалась недужной и ни на какие вопросы ни Шилому, никому другому не отвечала. Слуги только руками разводили:
– Не знаем… не видели… не слышали…
Стало ясно, что доносчик прав. Шилой почуял, что над Юрьевым собираются тучи. Кто знает, поверит ли государь, что они не помогали беглецу? Поначалу даже хотели броситься вслед и вернуть боярина, но рассудили, что не зря бежал в ночи и тихо, видно, загодя все предусмотрел. Где теперь догнать, наверняка в Литве уж…
