В четверг, 14 июня, с утра к Тимохину, как обычно, забежал Шестаков.
– Привет, Саня!
– Ну, ты вообще стал светиться, как уличный фонарь.
– Так жизнь-то, Саня, изменилась! Не представляю, как раньше мог жить без Елены.
– Дату свадьбы определили?
– Нет! Я настоял на том, что определим, когда ты приедешь из командировки. Будешь у меня свидетелем.
– Вот как? Спасибо за оказанную честь.
– А кому же еще быть свидетелем? Не Булыгину же? Кстати, ротный мне шепнул, будто замполита нашего с партийным бюро в штабе дивизии прокинули.
– Да ты что? Кто бы мог подумать?
– Верно! И все же есть справедливость на этой земле. Но кто его обломал? Ведь все уже решено было!
– Тебя это так волнует?
– Да не прочь бы узнать! Булыга ходит по части злой, ни с кем не разговаривает, на Василенко обиду затаил. Только перед комбатом меняется, тянется в струнку, морда козлиная. Но это хорошо, что его прокинули. Еще бы Гломова куда-нибудь перевели, вообще лучше не придумаешь.
Тимохин усмехнулся:
– А тебя на его место?
– Смеешься? Тут роту-то ни хрена не дают, старлея никак не присвоят, а ты – вместо Гломова. Но мне по херу эта карьера. Я и уволиться могу безо всякого сожаления. Главное, у меня теперь Лена есть!
– Лена – это хорошо. Но давай поговорим о другом.
Шестаков охотно согласился:
– Давай!
– Ты знаешь, я сегодня должен уехать в Ташкент.
– Знаю!
– У меня к тебе просьба.
– Все, что могу!
– Не хотелось бы дежурную машину до поселка просить. Это надо на комбата выходить, зампотеха. Когда своя под боком. Но свою назад я пригнать не могу.
– Логично!
– Так вот, ты бы у своего ротного отпросился на часок. Подбросил бы меня до вокзала и отогнал «жигуль» обратно в парк, а?
– Какой разговор, Сань? И отпрашиваться ни у кого не буду! Из парка сам лайбу выгонишь?
– Нет! Я в часть не пойду.
– Тогда давай ключи. Во сколько поезд?
– В 12-30.
– Ясненько, значит, в 12-00 «копейка» будет стоять у твоего дома!
Тимохин передал Шестакову ключи от машины:
– Возникнут проблемы, сообщи! Чтобы я не опоздал!
– Не беспокойся. Все будет чики-чики. А проблемы, если возникнут, решим просто. Пошлем их на... Значит, в часть не идешь?
– Нет! Дома побуду.
– Тоже верно! Чего в батальоне делать? Слушать Гломова с Василенко на разводе? Один требованиями выполнения распорядка дня задрочит с утра, другой конспектами первоисточников. Дома спокойней, тем более ты уже в командировке. И чего меня никуда не посылают? Хотя нет, сейчас отъезды мне не по кайфу. Елена рядом!
– Иди, Вадик! А то на развод опоздаешь.
– Лады, пошел. Короче, встречаемся в 12-00.
Тимохин, проводив Шестакова, зашел к соседям по дому. Попросил заполнить емкости водой и заменить газовые баллоны, еще раз проверил содержимое дорожной сумки. Подумал, а не пойти ли в парк, взять машину и съездить в детский сад к Татьяне, которая сегодня должна уже быть на работе, но... отказался от этой затеи. Что, кроме усиления боли разлуки, даст эта встреча, если еще удастся застать Татьяну? Ничего! Пусть уж остается все как есть. Он уедет, а когда вернется, тогда и встретится. И вот тогда встреча вызовет совершенно иные эмоции.
Шестаков подъехал, как и обещал, ровно в 12-00. Тимохин закрыл квартиру, положил ключ под ступени крыльца, сел на место пассажира:
– Поехали, Вадим!
До поселка доехали быстро. Шестаков хорошо водил машину. Он также прекрасно ориентировался в многочисленных переулках и улочках Кара-Тепе. Подъехали к вокзалу за 15 минут до прибытия поезда.
Шестаков предложил:
– Провожу тебя и заеду к Лене, ты не против?
Александр ответил:
– Против! Против первой части твоего предложения – провожать меня не надо. А вот к Елене езжай, и вообще во время моего отсутствия можешь пользоваться машиной как своей.
– Это кстати! А то задержишься на службе, последнюю маршрутку пропустишь, и топай пешком почти десять верст. Конечно, для бешеной собаки и сто километров не круг, но я не бешеная собака. Спасибо, Сань!
– Не за что! Давай, до встречи, и езжай к своей возлюбленной!
Офицеры пожали друг другу руки. Шестаков даже предположить не мог, КУДА провожает своего товарища. Поэтому расстались обыденно. Вадим уехал, Тимохин же остался у центрального входа в вокзал, откуда был виден и дом Татьяны, и окна ее квартиры. Выкурив сигарету, Александр решил пройти на перрон. Зайти в придорожный ресторан, взять с собой пару бутылок пива. Обошел здание, и... остановился. Возле ресторана стояла... Татьяна. Сердце старшего лейтенанта учащенно забилось. Татьяна повернула голову, заметила Александра и пошла к нему, продолжавшего стоять у угла вокзального здания.
Подошла:
– Здравствуй, Саша!
– Здравствуй, Таня! Признаюсь, не ожидал увидеть тебя здесь.
– А я не ожидала получить от тебя такой дорогой подарок и кучу моих любимых роз. Спасибо. Но зачем ты так тратился?
– Ерунда! Что такое деньги? Бумажки. А подарок – это подарок, память или напоминание... черт, растерялся, как мальчишка.
Таня улыбнулась:
– Ты сумку-то поставь на перрон, тяжелая, наверное!
– Да, конечно.
Татьяна взяла его руки в свои ладони:
– Мне никогда не дарили столько цветов и такие подарки. Даже неудобно. Приятно, конечно, но я не знаю, как носить подвески. И где носить? Ведь я, кроме работы и редких случаев встречи с подругой, никуда не хожу. Все больше дома.
Тимохин пришел в себя:
– Так было! Теперь, если ты захочешь, все будет по-другому!
– Что ты хочешь этим сказать?
– Многое, Тань, но давай договоримся, скажу, когда вернусь!
– А вернешься ли? У вас в гарнизоне столько красивых одиноких женщин!
Она смотрела на старшего лейтенанта с плохо скрываемым напряжением. Александр ответил:
– Да, одиноких красивых женщин в городке хватает, но в гарнизоне нет такой, как ты, нет тебя! Я вернусь к тебе, обязательно. Именно к тебе.
– Ты говоришь так, будто едешь в какую-то особую командировку.
– Когда-нибудь, Тань, я скажу, что иногда означает для офицера такое безобидное слово, как командировка.
– Ты пугаешь меня!
– Я не хотел этого! Прошу, не думай о плохом. И... если хочешь... если ... сможешь... дождись!
