Да, это была дверь, или, скорее, ниша, прикрытая аккуратно выкрашенным в цвет стены листом фанеры. Осмотрев его и не найдя ничего вызывавшего опасения, решили рискнуть. Фанера снялась легко. Генерал отставил лист в сторону и покачал головой:
– Да-с, однако… Взгляните-ка…
Ниша в человеческий рост, похожая на ту, что находилась на противоположной стене. Но эта, в отличие от первой, вовсе не была пустой…
…Прямо на незваных гостей глядела уже знакомая Степе глиняная личина. Теперь, в ярком электрическом свете, она казалась не страшной, а скорее нелепой: грубые черты, отдаленно напоминавшие человеческое лицо, узкие пустые щели вместо глаз. Огромная голова сидела прямо на квадратных плечах, подобия рук застыли вдоль грубо слепленного туловища, покоившегося на толстых ногах. Кукла – странная, несуразная, со свежими отметинами от пуль…
Богораз осторожно постучал пальцами по поверхности:
– Глина… Нет, скорее камень, но какой-то странный… Вот уж не думал, что Берг собирает идолов! Как вы думаете, Степан Иванович, зачем этот урод в лаборатории?
– А вроде талисмана, чердынь-калуга, на счастье, – рассказывать о том, что было в заброшенной церкви близ Бриньогана покуда не следовало.
– Чушь какая-то, – Богораз покачал головой и поставил лист фанеры на место. – Не будем ничего говорить Наталье Федоровне. Хватит с нее на сегодня…
Степа не стал возражать, но мысль все время возвращалась к одному и тому же: дверь закроют, но ее можно будет отворить изнутри одним движением руки – или того, что заменяло руки этому монстру…
Когда стальная дверь скрыла разоренную лабораторию, все поднялись наверх. Изрядно соскучившийся Валюженич попытался было рассказать Степе об увиденных им здесь «артефактах», но Косухин остановил его. Дело еще не кончено. Он подошел к Богоразу, который о чем-то говорил с Наташей.
– Нет, я не уеду, – девушка отвечала резко и холодно. – Дядя велел мне оставаться в доме. Поверьте, я здесь в полной безопасности…
Степа сразу же понял, в чем дело. Наташа отказывалась уезжать и оставалась в этом проклятом доме наедине с затаившемся монстром. Правда, уже сутки она была здесь одна, но тогда никто не заходил в лабораторию…
Генерал, ничего не знавший о том, что он принял за идола, все же продолжал настаивать.
– Не уеду! – решительно повторила девушка. – Надеюсь, вы не будете применять силу?
– Не буду… – Богораз помолчал. – Но я оставлю своих людей. Двое будут на улице в автомобиле, а двое – в самом доме.
Наташа передернула плечами:
– По-моему, это называется домашний арест. В таком случае, я сама выберу себе конвоиров. Господин Косухин, смею я вас просить об этом одолжении?
– Но… – начал было генерал.
– Боитесь, что меня завербуют в чека? – Наташа улыбнулась, но глаза оставались строгими и холодными. – Вы уж извините меня, Аскольд Феоктистович, но брату полковника Лебедева я доверяю больше, чем вашим, так сказать, специалистам…
– Одного мало, – покачал головой Богораз.
– Оу, я готов! – Валюженич уже был рядом. Наташа вновь улыбнулась, но на этот раз вполне искренне. Тэд еле заметно покраснел.
– Надеюсь, господин Валюженич сможет отличить револьвер от зубочистки, – генерал вздохнул и покачал головой: – Ладно, как хотите, но наружную охрану я беру на себя…
…Степа и Валюженич переглянулись. Косухина тянуло рассказать, что пришлось увидеть в лаборатории, но надо было выждать. Между тем, генерал, поговорив с Наташей, отозвал своих людей в сторону и отдал им какие-то распоряжения. Застучали каблуки – и через минуту в доме остались лишь четверо: Наташа, двое ее добровольных охранников и генерал.
– Подъеду утром, – Богораз неодобрительно взглянул на улыбавшегося Валюженича, затем перевел взгляд на Степу. – Господин Косухин, надеюсь на вас…
4. АЛЕКСАНДР МИХАЙЛОВИЧ
Степа тщательно запер входную дверь и довольно покачал головой: входные засовы можно было сокрушить разве что из пушки.
– Черный ход заперт, – подсказала Наташа. – Я проверяла. Господа, извините, что я проявила некоторый деспотизм, но не хотелось оставаться в компании с этими башибузуками. Еще раз благодарю, хотя все это совершенно напрасно: в дом не войти, к тому же всегда можно вызвать полицию… Ладно, пойду приготовлю что-нибудь на ужин. Господа, какое вино вы предпочитаете к рыбе?
Косухин только вздохнул, но Тэд, которому Наташа повторила вопрос по-французски, встрепенулся и заявил, что не отказался бы от шамбертена. Степа вспомнил, как они пили с Наташей неразбавленный спирт, и поневоле усмехнулся.
– То дуже добже, – возбужденно заговорил Валюженич, когда девушка, извинившись, оставила их одних. – То мы можем… рассказать, так? Наташа… то она мае все знать…
Тэд был, конечно, прав, но Косухин вспомнил о том, что слышал от самого Валюженича.
– Нет, нельзя. Ей же врачи запрещают, чердынь-калуга!
– То… – американец даже растерялся. – То що нам робить?
– Шамбертеном баловаться! Ты слушай сюда, Тэд…
И Степа быстро, чтобы успеть до возвращения Наташи, рассказал то, что увидел в нише, закрытой листом фанеры.
– Оу, той глиняный хлоп здесь! – Тэд озабоченно нахмурился и похлопал рукой по револьверу. – То… якой наш план?
– Подумаем… – ничего связного в голову покуда не приходило. Случись что, револьверы будут бесполезны. Оставалась надежда на то, что монстр двигается медленно и вдобавок с таким шумом, что можно будет сориентироваться заблаговременно…
За ужином действительно была какая-то неизвестная Степе рыба и вино в высоких тонких бутылках, показавшееся Косухину жуткой кислятиной. Он почти все время молчал, предоставив Тэду инициативу расхваливать кулинарное мастерство хозяйки и вести с Наташей долгий разговор о преимуществах разных сортов французских вин. Беседа велась, естественно, тоже на французском, и Косухин сразу же почувствовал себя неуютно. Когда они с Наташей бежали по черным коридорам Шекар-Гомпа, никто не интересовался тонкостями вин и его умением вести светскую беседу. Здесь же Степа сразу становился «серой костью» его можно было взять в телохранители и даже посадить за стол, но не больше…
…После ужина перешли в гостиную, и беседа продолжилась. Насколько удалось понять Степе, Наташа и Валюженич теперь говорили об искусстве. Тут уж Косухин окончательно скис и лишь молча курил папиросу за папиросой.
– Вы все молчите, господин Косухин, – Наташа, прервав беседу об импрессионистах, наконец-то обратила внимание на своего гостя. – Вот господину Валюженичу очень нравится Моне…
– Мне Ингвар нравится, – выложил Степа весь свой запас знаний о живописи.
– Ингвар? – на лице девушки отразилось удивление. – Постойте… А вы… Вы, значит, тоже приехали из Индии?
