– Ну ты, это, здорово белых гадов обставил! Не дал им над пролетарской костью глумиться! Аж в Индию забрался – ну молодец! Будешь у нас по индийскому пролетариату первым специалистом…
Косухин еле сдержался, чтобы не улыбнуться. Он представил себя на площади в Дели агитирующим индийских трудящихся за мировую революцию. Выходило забавно. И тут же поймал себя на мысли, что совсем недавно подобное вовсе не казалось забавным, напротив…
– Ну, а покуда у партии для тебя другое задание есть. Да-а… Задание, товарищ Косухин, наиважнейшее…
Степа вновь насторожился. С каких это пор товарищ Чудов начал распоряжаться кадрами Реввоенсовета?
– В Сибирь тебе вертаться надо, товарищ Косухин. Места ты знаешь, а дел там много, ох много! Лютуют недорезанные, пьют кровь рабочую! Да с ними эти – Федоровичи. А наш брат ослабел. Компромиссы всякие гнилые поразводили!.. В общем, собирайся. Завтра с утра – на вокзал и – в Иркутск. А там перебросим тебя под Благовещенск. Будешь ты, Степан, командиром над всеми отрядами в Забайкалье. Считай, фронтом покомандуешь! Ну чего, рад?
Интересно, должен ли он, Степа Косухин, радоваться? Назначение завидное, что и говорить. Но Косухин уже не был желторотым. В словах Чудова почудилось нечто странное. Во-первых, какие-то «компромиссы». Загадки тут не было: иркутские большевики стеной встали против товарищей из Приморья, выступивших за создание Дальневосточной республики. Еще на съезде слыхал Косухин, что мечтает Пров Самсонович схарчить дальневосточного вождя товарища Краснощекова. Выходит, нужен он, Степа, как свой человек среди тамошних партизан. Вроде как таран против несогласных.
А во-вторых, «с утра – на вокзал». Ох, спешит товарищ Чудов! Даже в 19-м, когда на колчаковских фронтах жарко было, людей с порога да с бухты-барахты во вражий тыл не направляли! С чего это Клоп так забегал? Сам спешит – или приказали? А с чего такая спешка? Не с того ли, что товарищ Берг в Столице объявился?
Встал Степа, ремни оправил, улыбнулся радостно:
– Ну, товарищ Чудов, спасибо! Уважили, чердынь-калуга! Я уж боялся, что от безделья помру! Здесь-то мы гидру добили, и теперь хоть в счетоводы иди!
– Точно, точно! – расцвел «Клоп». – Нечего тебе, товарищ Косухин, по штабам ошиваться! В бой, за дело трудящихся!
– Ага! – Степа хотел вновь улыбнуться, еще пошире, но передумал. Этак можно и переборщить:
– В общем, поехал, вещи соберу. Мечтаю, чердынь-калуга, с белыми до конца рассчитаться! С товарищем Краснощековым мы их быстро обставим!
Довольная усмешка на физиономии Прова Самсоновича разом увяла. И Степа сообразил, что попал аккурат в точку.
– Я как на съезде про республику Дальневосточную услышал, так понял: нашенское это дело! Ведь Вождь как сказал: надо нам республику эту иметь…
Минут пять Степа восторженно пояснял скисшему Чудову партийную мудрость, выразившуюся в создании ДВР – буфера на советском Дальнем Востоке. Под конец он еще раз упомянул Краснощекова – для верности.
– Ну я, стало быть, пошел! – самым решительным тоном заключил он. – Вещички соберу. Правда, у меня отпуск по ранению – да ну его, этот отпуск, чердынь-калуга!
От товарища Чудова, казалось, шел пар. Вождь сибирского пролетариата клокотал и бурлил, и Косухин испугался, что даже мощная натура Прова Самсоновича не выдержит – разлетится на части.
– Ты это, товарищ Косухин, не поспешай покуда… – гудение перешло в невнятное бормотание. – Я ж забыл: раненный ты на льду кронштадтском! Негоже тебе прямо с госпиталя – да в бой…
Косухин браво махнул рукой, изображая презрение к медицине, но товарищ Чудов внезапно стал противоположного мнения:
– Ошибся я, Степан! Забыл, что отдых тебе положен. Там ведь морозы знаешь какие! В общем, не поспешай покуда. Выздоровеешь, отдохнешь. А там я тебя вызову…
Степа заставил себя сохранить серьезность. Хороши морозы: впереди лето. Видать, плохо стало у Прова Самсоновича с воображением!
Из кабинета Косухин вышел с пожеланием не спешить и как следует подлечиться. О завтрашнем поезде на Иркутск не было сказано ни слова.
На улице Косухин ловко подцепился к переполненному трамваю и медленно покатил на Пречистенку, где квартировал Колька Лунин. Разговор с Клопом повеселил – и одновременно встревожил.
Да, Славка прав: сюрпризы начались. Его хотят срочно услать из Столицы, да подальше. Раньше он, командир Косухин, был нужен, и вдруг стал хорош лишь на расстоянии – где-нибудь в тайге под Благовещенском. Неужто все же из-за Берга? Выходило, что очень даже похоже…
Колька Лунин год назад получил комнату в большой квартире, когда-то принадлежавшей какому-то видному буржую. Теперь, когда бывшего хозяина замела ВЧК, квартиру заселил трудовой элемент, поразвесивший всюду бельевые веревки и пропитавший прежнюю обитель эксплуататора запахом лука и карболки. Пройдя на ощупь по полутемному коридору, Степа отсчитал нужную дверь и постучал:
– Заходите, товарищ, не заперто!
Колька Лунин лежал на кушетке, заменявшей буржуйское изобретение – кровать, и читал толстую книгу, не иначе «Капитал» товарища Маркса. Лунин был худ, как щепка, на голове ежиком торчали подросшие после тифа волосы, но голубые глаза смотрели весело:
– Заходи, Степан! Чаю хочешь – вон, на столе, – горячий!
Лунин всегда называл Степу полным именем. Странно еще, что он не обращался к нему «товарищ Косухин». Степа не удивился бы: Колька был действительно серьезен не по годам.
Косухин бросил вещи в угол и подсел к столу, где в пузатом чайнике дымился свежий морковный чай. Лунин чуть заметно поморщился, привстал и поудобнее уселся, опираясь на локоть:
– Извиняй, покуда не хожу – ползаю… Ну что, жив? Разбил гидру?
– Разбил…
Тон у Лунина был странный – то ли действительно серьезный, то ли полный еле скрытой иронии.
– Что, хреново было?
– Куда уж, чердынь-калуга! – не выдержал Степа. – Они ж, понимаешь, Коля, под красным флагом…
Он начал сбивчиво рассказывать о том, что довелось увидеть, а еще больше – услышать. Лунин молчал, прихлебывая дымящийся чай:
– Главного не видишь, Степан, – проговорил он наконец. – Флаг – это ладно. Но ведь они чего хотели? Власти Советов, прекращения войны, отмены чрезвычаек – как и мы в 17-м. А их – пушками! Смекаешь?
– Смекаю… – Косухин тут же вспомнил слова белого гада Арцеулова. – Чего ж это будет, Коля?
– Плохо будет… Ладно, раскисать не стоит. Я тут спирту достал – вечером отметим. Не орден – а что жив остался. Твой приятель обещался быть.
– Ростислав? – Косухин внезапно напрягся.
– Ну да, товарищ Коваленко. Серьезный он мужик!
– Серьезный, – спорить не приходилось.
– Где познакомились? – вопрос был самым обыкновенным, но что-то в тоне приятеля показалось странным.
