Но баррикад не было. Сквозь мешанину непонятных слов Косухин улавливал название какого-то «Индийского Конгресса», который призывал всех индусов воздерживаться от насилия и протестовать мирно. Люди собирались, шумели — и расходились. В одной из листовок, принесенных Степой после очередного похода по бурлящим улицам, содержалось совершенно бессмысленное по мнению Косухина предложение — не покупать британских товаров, что, по мысли какого-то Ганди, не иначе местного Федоровича, должно было разом подорвать британский империализм. Впрочем, подумав, Степа отверг подобное сравнение. Вражина-Федорович хоть и был из уклонистов уклонист, но все же имел твердую руку, и когда бросал бомбу, то редко промахивался. А вот Ганди… Нет, индийский пролетариат и вкупе с ним трудовое крестьянство явно еще не доросли до Степиного уровня! Косухин махнул рукой — и захотел обратно в Россию.
Но с этим было трудно. Ингвар, заехавший в Дели в середине марта, лишь неопределенно развел руками, посоветовав ждать. Трудность была не только в том, чтобы уехать. Ни у Степы, ни у капитана не осталось ни единого клочка бумаги с печатью, а без документов нечего было и думать о том, чтобы доехать до Европы…
Горячий Косухин уже стал подумывать о побеге. Смущало лишь одно — слово, данное художнику. Да и куда бежать — было неясно, разве что пересечь весь Индостан, перейти персидскую границу и пробираться на север. Даже для Степы такое путешествие казалось фантастичным.
Арцеулов, подумав несколько дней, однажды утром, ничего не сказав Косухину, убежавшему послушать уклониста Ганди, надел пиджак — для пущей солидности — и направился в канцелярию вице-короля. Сам вице-король его, конечно, не принял, да капитан на это и не надеялся. Зато ему достаточно быстро организовали встречу с пожилым и весьма респектабельным английским чиновником, который был сед, упитан и покрыт «вечным» колониальным загаром.
Англичанин оказался вполне осведомлен о деле «мистера Арцеулова и мистера Косухина». Он доброжелательно улыбнулся, сообщив, что вопрос решается, и когда-нибудь в конце концов вероятно будет решен.
Капитан сдержался, попросив уточнить, но англичанин лишь развел руками и пояснил, что это все, что он может сказать, как официальное лицо.
Намек был понят, и Ростислав поинтересовался, что загорелый толстяк может сообщить ему неофициально. Англичанин вновь улыбнулся, а затем вполне искренним тоном поинтересовался, куда, собственно, спешить двоим русским? Насколько он, толстяк, осведомлен, они располагают определенными средствами, не бедствуют — а значит, ничего не мешает им пожить несколько месяцев вдали от ставшей такой негостеприимной отчизны.
В этом, конечно, был свой резон. Арцеулов невольно задумался, а толстяк, вновь подчеркнув, что говорит в данный момент как лицо исключительно частное, заметил, что у британских властей тоже есть свой резон. Никто не считает двух российских офицеров, занесенных войной в Индию, шпионами. Более того, британские власти сочувствуют борцам против большевизма, но… Но у всех имеются личные обстоятельства — семьи, служебное положение, будущая пенсия — и никто не желает брать на себя ответственность разрешить «мистеру Арцеулову и мистеру Косухину» покинуть Индию. Мало ли что может решить Лондон! К тому же некоторые служащие (тут капитан вспомнил господина Фиц-Роя) до сих пор уверены, что русские являются носителями некоей чрезвычайно важной информации…
Оставалось поблагодарить за откровенность и откланяться, но что-то задержало Арцеулова. Он еще раз посмотрел на уютно устроившегося в кресле толстяка, казалось, воплотившего в себе ненавистную всем нормальным людям канцелярскую мудрость — и заметил то, на что не обратил внимания вначале. На левой щеке англичанина белел шрам, вместо двух пальцев правой руки, мизинца и безымянного, торчали короткие обрубки, а на зеленом кителе сверкал скромный знак военного ордена. Когда-то будущий чинуша-бюрократ знал иные времена. И капитан, с бесцеремонностью фронтовика указав на искалеченную кисть, затем на орден, спросил — «где?»
Лицо толстяка изменилось, как-то сразу помолодев, стало суровым и жестким. Он произнес одно слово: «Кабул» — и капитан вспомнил стихи Киплинга о городе Кабуле на реке Кабул, в которой тонет британский эскадрон, а уцелевшие выхватывают сабли и мчатся в горящий мятежом город…
И Ростислав сказал англичанину то, что говорить не собирался. Что он поедет из Индии не в Париж и не в Нью-Йорк, чтобы обживаться на чужой земле и мучиться ностальгией. Он поспешит в Россию. В Крыму, на последнем клочке свободной русской земли, генерал Врангель собирает тех, кто не боится еще раз, может, в последний, попытаться остановить красный Апокалипсис. И что ему, капитану Арцеулову, собственно больше незачем жить на этой земле, и если искалеченный на афганской войне англичанин — офицер и дворянин, то он должен понять.
Толстяк долго молчал, а затем совершенно спокойным тоном поинтересовался, такого же ли мнения господин Косухин? Тут Арцеулову на миг стало жарко. Да, красный командир Косухин того же мнения — он спешит в Россию, в ряды Рачьей и Собачьей, будь она трижды проклята, Красной Хам-армии! Сказать об этом британцу? Конечно, Степу не расстреляют, но господин иерусалимский барон Лейба Бронштейн долго не увидит в своем кагале одного из далеко не последних красных командиров.
Был еще один резон — уже без всяких бронштейнов. Арцеулов не верил, что те, кто пытался убить Степу под Иркутском и в Шекар-Гомпе, оставят парня в покое. В красной Рэсэфэсэрии дворянина Косухина, комиссара Челкеля, ничего хорошего не ожидало. Достаточно сейчас, сию минуту, сказать несколько слов — и Степан останется в живых. Конечно, британская каталажка — не сахар, но не помрет же он там! Посидит — может, поумнеет…
Да, в этом был резон. Все логично и правильно, но капитан вспомнил, как тащил краснопузого по коридорам Шекар-Гомпа, как еще раньше Степа, ворча и ругаясь, перевязывал ему рану, как их вели по черному ночному Челкелю косоглазые конвоиры… Нет, теперь красный командир Косухин не подпадал под логику столь уважаемой им самим классовой борьбы. Дворянин не мог предать дворянина — и офицера. Пусть даже это будет трижды краснопузый…
Капитан спокойно, даже с достоинством, объяснил англичанину, что его спутник, Степан Иванович Косухин, не менее его спешит на фронт. И он готов ручаться за это словом дворянина. Это было правдой, потому что лишь тюремные решетки удержали бы Степу от желания примкнуть к ордам Лейбы Бронштейна…
Англичанин кивнул, а затем, вновь подчеркнув, что говорит в данном случае как частное лицо, заметил, что бюрократия наряду с очевидными недостатками, имеет и определенные преимущества. Например, будь у мистера Арцеулова и у мистера Косухина документы, лучше всего российские заграничные паспорта, у британских властей не останется формальных оснований не выпускать их за пределы Англо-Индийской империи. И он почти уверен, что им удастся спокойно взять билеты на пароход.
Предваряя неизбежный вопрос, он пояснил, что паспорта выдавал российский консул, который вот уже год как покинул Индию. Зато в Бомбее проживает член консульской миссии по фамилии фон Денике, который работает в торговой фирме «Керал Ист»…
