Горшков окликнул Спиридона:
— Василь Василич!
Дед остановился:
— Ай?! Ты, что ль, Коль, кричишь?
— Я! Погоди, разговор есть!
— Погожу! Отчего с хорошим человеком не поговорить?
Николай подошел к Спиридонову:
— Вот только разговор у нас с тобой, дед, предстоит не из приятных.
— А я догадываюсь, об чем молвить хочешь, Колян. О самогоне! Угадал?
— Угадал, дед!
— Так вот что я тебе, сынок, на это отвечу. У меня дома газетка одна хранится, центральная, так в ней статистика прописана, сколько человеков в России за год гибнет от водки поддельной! Много, Коля, очень много. Тысячи! И это официальные циферки, а неофициально сколько на тот свет ушло по той же причине? Десятки тысяч. Если не сотни. Таперича ответь: от моего продукта, считай, за полвека хоть один отравился? Нет! Сколько стоит бутылка водки? Вот-вот, мой же первач, безопасный первач, втрое дешевле. Втрое! Я не деру с людей, в долг даю. Не все возвращают, да и бог с ними. У меня чистое производство, хоть, согласен, и незаконное. Но незаконное почему? Потому что те, кто от паленки разной деньгу хорошую имеют, и пишут эти законы.
Николай пробурчал, в душе соглашаясь с доводами старика:
— Какие ни есть, но они законы, и их надо исполнять.
— Кто бы спорил, Колян? Конечно, без законов жить нельзя. Хату мою знаешь, аппараты в сарае стоят, там же брага и конечный продукт! Получай в суде санкцию, бери понятых и вперед! Прятаться не буду. Посадить меня не посадишь, конфискуешь имущество, новое приобрету, штраф, слава богу, есть чем заплатить! Но промысла не брошу, прямо тебе заявляю.
Горшков вздохнул:
— Эх, дед! Одного ты понять не хочешь, что самогон твой людей губит, каким бы чистым он ни был! Возьми Стукачевых. Ведь у них от пьянки у всех скопом крыши едут. Митяй стрельбу устроил. Хорошо не по людям. А сколько других мужиков с похмелья головы поднять не в состоянии? Не работают, хотя по соседству москвичи деревообрабатывающее производство открыть не могут. Рабочих рук нет! В каждом доме по мужику, за редким исключением безработные, им работу чуть ли не на блюдечке предлагают с приличной даже для Переславля зарплатой, а они нос воротят. Потому как не могут. Встать без стакана сил не хватает. Спились к чертовой матери!
Дед остановился:
— Правильные слова говоришь, Коля, правильные! Пить уметь надо, и не всем дано это. Но разве я виноват в том, что мужики деревенские спиваются? Ладно, прикрою я, допустим, свою лавочку. Что, все сразу бросят пить? Али все же в магазин рванут, за казенной? То-то! Рванут за казенной! И последнее из дома вынесут за отраву! Так что, Колян, пока власти в стране нормальной жизни не установят, ничего не изменится. Так и будет вымирать народ!
— Так кто эту нормальную жизнь должен устанавливать? Не сам ли народ?
— Нет! Народу все давно по херу! Власти должны порядок навести.
— Что ж власти смогут сделать, если народу все по херу?
— Сталин же смог? В момент такой порядок навел, что куда там! Слова лишнего сказать боялись. Вот и сейчас нужен такой, как Сталин. Только чуток помягче, уж больно Иосиф Виссарионович круто гайки закручивал, ты не знаешь, а я на своей шкуре испытал тот режим. И все равно говорю, порядок должен быть. Пусть жесткий, пусть авто… автори… черт… как его…
Николай машинально помог Спиридону:
— Авторитарный!
— Вот-вот, авторитарный, но должен быть. Иначе, Колян, России хана! Всякая там демократия не для русского мужика. Ему хозяин с кнутом нужен. С кнутом, но и с пряником.
Николай покачал головой:
— А ты философ, дед!
Спиридон улыбнулся:
— Станешь философом, прожив и повидав с мое! Ты пойми, Колян, я против власти ничего не имею, а уж против тебя, избавь господь, тебя я уважаю, ты за всех нас кровь свою проливал против супостатов. Одно звание Герой чего значит! Но извини уж старика, как гнал самогон, так и буду гнать! Для меня это не деньги, деньги — ерунда, для меня это, как бы сказать, чтоб понял… научная работа, что ли. Я каждый раз стараюсь что-нибудь новое выгнать. Где дубок применить, где мед, а где и цветочки полевые. Чтоб свой вкус у напитка был!
Горшков усмехнулся:
— Экспериментируешь, значит?
— А ты не усмехайся. Тебе меня, к сожалению, не понять!
— Отчего ж? С тобой, дед, как раз все предельно ясно! А посему по-хорошему договориться мы не сможем. Придется давить тебя, как нарушителя закона. А не хотелось бы. Дед ты разумный, мудрый, на людей влияние имеешь, мог бы многих от спиртного отвести. Ну да ладно.
— Ты дави, Коль, дави, я в обиде не буду. Понимаю, что к чему.
Николай взглянул в умные и совсем не старые глаза Спиридона:
— Послушай, дед! Ты хоть Стукачевым пойло не продавай! И тем, кто уже дошел до ручки.
— Я бы с удовольствием, так они других заместо себя пришлют!
Горшков сплюнул на грунтовку:
— Тоже верно! Кругом одно дерьмо, куда ни глянь. Честное слово, дед, в Чечне под пулями духов трудно было, но как-то светлее! Знали, что не вырвемся, но бились. Потому как смысл был. Долг выполнить. Здесь же… эх, ладно! Короче, поговорили, ты по одну сторону баррикад остался, я… по другую! Бывай, дед!
Горшков повернулся и пошел в сторону церкви. Дед смотрел ему вслед, о чем-то думая, затем окрикнул:
— Колян!
Участковый не услышал.
Спиридон крикнул громче:
— Коля!
Горшков остановился, повернув голову, спросил:
— Ну, чего тебе еще?
— Погодь!
Спиридон подошел к участковому:
— Один вопрос хотел задать тебе, Коль!
— Задавай!
— Нет, два вопроса!
— Ну, не тяни.
— Ты на самом деле рванул бы гранату, если бандиты подошли бы к тебе?
Горшков ответил спокойно:
— Да, рванул бы.
— Угу! И все пацаны вашей роты бились до конца?
— Ты же все по телевизору видел.
— Э-э, Коль, телевизор одно, очевидец, участник — другое. Так все?
— Тебе это так важно?
— Важно.
— Было несколько предателей, перебежавших к духам. Остальные же стояли до конца.
— И что с этими предателями?
— Головы им духи отрезали, вот что! Предателей используют, но не ставят ни во что. И это ты знаешь. Они получили то, что заслужили. А почему ты вдруг решил спросить меня о тех боях?
— Тебе не понять.
Николай удивился:
