Колян изобразил из себя бородача, указав на карман, куда вставил ветку, валявшуюся рядом. Покачал рукой, что означало: старшего не трогать. Двух других жестом приказал взять на прицел. Указал пальцем на правую руку. Что означало — обстрел по команде — жесту. Гольдин опустил автомат, показал кивком, что задачу понял. Горшков еще раз обрисовал бородача, подтвердив неприкосновенность того. Гольдин вновь понимающе кивнул.
Горшков обвел винтовкой округу. Никого в радиусе видимости ночного прицела не заметил. Боевики продолжали лежать вокруг костра. Они вдруг начали о чем-то оживленно спорить. Колян приготовился к быстрому спуску, проще к обычному прыжку, поднял вверх согнутую в локте правую руку и резко опустил ее вниз!
Гольдин, уже державший цели, дважды выстрелил. Глушитель превратил выстрелы в хлопки, не снизив этим боевые возможности оружия. Бандиты уткнулись разбитыми черепами в костер, гася его красно-желтой массой мозгового вещества. Одновременно с выстрелами Гольдина с вершины балки на бородача прыгнул Горшков. Старший передового поста группы прикрытия балки не ожидал нападения и смог прийти в себя, лишь когда глушитель «винтореза» уперся ему в лоб, а спокойный голос произнес:
— Спокойно, казбек, не дергаться! Спецназ «Удар». Имя!
Чеченец произнес:
— Шамсет! — и добавил: — Шамсет Лапаев из Ачхой-Мартана!
Колян продолжил допрос:
— Давно обретаешься в банде Тайпана?
— Как только потерял семью.
— Ее, наверное, российский самолет вместе с домом разбомбил.
В голосе Николая слышались нотки недоверчивого ехидства.
Но боевик ответил иначе:
— Нет. Русские здесь ни при чем! Заработать хотел, поехал к брату, упокой, Аллах, его мятежную душу, а тот у Тайпана тогда служил. Он в отряд и заманил, говорил — контрабандой заниматься. Выгодное, мол, дело. Я и остался. Потом первый бой с федералами. Я и понять ничего не смог. Разбили нас. Бежал. Недалеко удалось убежать. Налетел на остатки отряда. Пришлось вновь служить у Тайпана. А семья — у жены отец с новым правительством связался, так семья, узнав, что я у боевиков, от меня отказалась. Переехала в Грозный. В Ачхой-Мартане — мать. Это все!
Николай почесал затылок:
— Что ж, похоже на правду. И скольких врагов ты убил?
— Одного. Он тоже в отряде служил. Украл деньги из кассы, на меня свалил. Разобрались. Ну, я его на нож.
— Я тебя про федералов спрашиваю, мирных жителей.
— Никого! Да мы больше по горам лазаем. Села, бывает, обираем, жить-то на что-то надо? Но сейчас Тайпан вроде силу набирать начал. Только против кого ее применять? Против своих же? Русских в Чечне мало осталось, да и в бою они сильней. Эх! Война. Вот эти, — Шамсет кивком указал на убитых молодых чеченцев, — недавно в отряд пришли. Тоже заработать хотели. Заработали!
Спустившийся со склона Гольдин оттащил от почти потухшего костра трупы боевиков.
Колян спросил:
— Сколько вас в балке оставил Тайпан?
— Пятерых! Меня с этими, — он вновь кивнул на трупы, — здесь на входе в балку, Ваху с напарником на выходе!
— Для чего?
— Обеспечить проход Теймураза и сопровождать его далее куда-то в горы.
— Ты знаешь Теймураза?
— Кто его сейчас, после Звездного, не знает?
— И после того, что он сделал в мирном поселке, ты решил помочь уйти ему от возмездия?
Чечен ответил:
— Это не я решил. Это решили за меня другие люди. Я лишь выполняю приказ… так же, как и вы.
Гольдин возмутился:
— Ну, ты, тварь, нас с собой не сравнивай! Мы люди, ты же волчара кровожадный, нелюдь!
Николай одернул подчиненного:
— Угомонись, Голь! Ну какой же Шамсет волчара? Он жертва войны, ведь так, Шамсет?
— Я жертва собственной глупости!
— Да ладно. Хотя как знать. Но надеюсь, ты не настолько глуп, чтобы не понимать, что твоя жизнь полностью зависит от того, будешь ли ты помогать нам или нет?
Чеченец поднял глаза на Горшкова:
— О какой помощи вы говорите? Чем могу помочь вам я, ваш пленник?
— Ну, хотя бы тем, что будешь делать то, что мы скажем.
— Это пожалуйста. Все одно от вас теперь не сбежать.
— Правильно мыслишь, Шамсет! Что собой представляют Ваха с подельником?
— Эти давно у Тайпана. Я с ними никаких отношений не поддерживаю.
— Они воевали против русских?
— Да. Напарник тоже. Вообще-то в отряде одни бандиты.
— Только ты хороший, да?
— И я бандит. Правильно сказал ваш товарищ — волк. Но скорее не волк, а шакал.
Гольдин произнес:
— Колян! А тебе не кажется, что этот абрек пытается мозги нам запудрить? Мы поверим сдуру его басням, а в концовке он подлянку в самый неподходящий момент подкинет, а?
Чечен взглянул на Гольдина:
— Плохие слова говоришь, русский. Неправильные. В людях надо уметь разбираться.
Николай указал на торчащую из кармана антенну:
— С кем связь поддерживаешь?
— С Тайпаном.
— А Ваха имеет контакт с главарем?
— Нет. Должен выйти на меня, если что. Я же обязан отвечать на все вызовы хозяина.
— Как часто он запрашивает тебя?
— Как ушел, всего один раз вызывал. Спросил, укрепились ли мы в балке и нет ли на плоскогорье посторонних?
— Что ответил?
— Правду. Укрепились. Посторонних нет.
— Почему дозор передовой не выставил?
— Зачем? Вашего появления здесь не только я, но и сам Тайпан не смог просчитать.
Колян приказал Гольдину:
— Свяжи ему руки и отведи ближе к роще. Этот костер потуши, воняет от него жжеными мозгами, разожги другой, где-нибудь в низинке.
Гольдин поднял Шамсета, обыскал, связал руки, повел на подъем. Чеченец кивнул за спину:
— Тех похоронить бы надо.
— Похоронишь. Завтра. Как положено по-вашему, до захода солнца. Возможно, не только их! Шевели мослами, абрек, не заставляй подгонять.
— Ты злой, русский!
— А ты добрый! Дед Мороз, мать твою! Пасть закрой и молчи до команды!
Ночь горного марша преследования банды Тайпана прошла тяжело, но без эксцессов, передовые дозоры разведчиков без проблем отслеживали боевиков. Да и противник не применял каких-либо дополнительных мер охранения. Люди вымотались, требовался отдых. В это время Тайпан принял решение остановить колонну, объявив привал на поляне недалеко от родника. Шах, получивший сообщение разведки о привале боевиков, отдал и своим бойцам команду на отдых. Бойцы спецназа тут же попадали под кусты, доставая из ранцев пищу.
