Смысл происходящего Косухин подробно объяснял бойцам отряда, для чего неоднократно переходил из вагона в вагон, один раз чуть не свалившись прямо под колеса поезда. Партизаны были ребятами сознательными и понимали с полуслова.
Степа был уверен, что радоваться по случаю захвата Иркутска рано. Прежде всего, в Иркутске власть взяли не лучшие представители трудового народа — большевики, а тайные агенты мирового капитала — эсеры, сибирские кооператоры и прочая мелкобуржуазная шушера. Более того, часть города по-прежнему контролируют мерзавцы-чехи, которые хотя и объявили нейтралитет, но втайне, без сомнения, сочувствуют классово близким им гадам-белогвардейцам. И наконец, поблизости от Иркутска стоят банды врага трудового народа атамана Семенова, а с запада, сквозь тайгу, в город идет недобитый генерал Каппель. Ввиду этого Степа считал совершенно необходимым установление в Иркутске власти Советов, для чего, по его глубокому убеждению, и предназначался его отряд.
Со Степой не спорили. Несмотря на свои двадцать два года Косухин пользовался немалым авторитетом. Его уважали за лютую, истинно классовую ненависть к врагу и безупречное пролетарское происхождение. Все знали, что товарищ Косухин был прислан в Черемхово еще в августе месяце по приказанию Сибирского бюро ЦК, — а что такое Сиббюро, в эти месяцы знал каждый. Степа, до того громивший белых гадов под командованием самого Фрунзе, теперь стал одним из организаторов повстанческого движения в районе Иркутска и, несмотря на отсутствие партизанского опыта и молодость, вскоре неплохо проявил себя, заслужив похвалу самого товарища Нестора — знаменитого анархо-коммуниста Каландарошвили. Собственно, Каландарошвили и познакомил Степу с товарищем Чудовым, который, как только в Иркутске начались бои, и вспомнил о молодом посланце Сиббюро.
Отряд Косухина вывалился из вагонов в аккурат на первой платформе Иркутского вокзала и тут же был со всех сторон окружен целым батальоном легионеров. Партизаны уже отстегивали тяжелые самодельные бомбы жуткого вида, когда наконец, подбежал какой-то перепуганный офицер, с которым Степа вступил в переговоры. Как выяснилось, чехи, занимавшие вокзал, всерьез решили, что воинство Косухина в нарушение перемирия прибыло для штурма иркутского железнодорожного узла.
Будь у Степы не рота, а, к примеру, батальон, он, вероятно, так бы и поступил. Соблюдать соглашения с проклятыми империалистами он не собирался. Однако, силы были не равны и Косухин потребовал немедленного предоставления каждому бойцу по пачке папирос и свободного пропуска отряда за пределы станции. И то и другое было ему тут же предоставлено, после чего довольный таким развитием событий Косухин вывел отряд на привокзальную площадь.
Правда, тут произошла заминка. Степа ни разу не был в Иркутске и не представлял себе, куда и каким маршрутом ему надлежит двигаться дальше. Втайне он надеялся, что кто-то — если не сам товарищ Чудов — позаботится встретить его гвардию. Но на привокзальной площади кроме толпы мешочников, дамочек определенного рода занятий и публики явно буржуйского вида, никого не было. Подождав с полчаса, Косухин решил двигаться по неизвестной ему улице, которая (по уверению одного из шахтеров, бывавшего в Иркутске) вела к центру.
Прежде чем двигаться дальше, Косухин велел бойцам привести себя в порядок, проверить оружие и в дальнейшем соблюдать революционную дисциплину. Возражений не последовало, но по унылому виду подчиненных Степа сообразил, что два дня в заледенелых вагонах несколько поубавили сознательности в отряде, и многие в настоящий момент предаются мечтам не о мировой революции, а о куда более прозаических вещах.
Степа и сам понимал, что бойцов надлежит кормить и вовремя укладывать спать, но делать было нечего, и он дал приказ двигаться в город. Поход начался спокойно. Бойцы проявляли, как и было сказано, революционную дисциплину и даже пытались идти в ногу. Правда, иркутские обыватели, определенно из числа мелкой и даже крупной буржуазии, почему-то шарахались в сторону, а некоторые, из наименее сознательных, даже пытались прятаться по подворотням. Вероятно, на них производили неизгладимое впечатление огромные самодельные бомбы, болтавшиеся на поясе у бойцов отряда. В целом, Косухин был доволен производимым эффектом. Дело в том, что эти бомбы, производимые в Черемхове в бывших железнодорожных мастерских, несмотря на свой устрашающий вид, взрывались далеко не всегда. Зато моральное воздействие они оказывали в любом случае, в чем Степа в очередной раз имел возможность убедиться.
Где-то за вторым перекрестком отряд был остановлен каким-то эсеровского вида патрулем, но Степа не стал вступать в ненужные дискуссии, а попросту скомандовал «вперед» — и отряд прошествовал дальше под изумленными взглядами оторопелых патрульных.
Они шли уже минут двадцать. Вокруг вырастали недвусмысленно буржуазного вида дома, и Степа начал догадываться, что центр где-то недалеко. Он попытался было спросить об этом у встречных, но упрямые иркутские обыватели избегали беседы с товарищем Косухиным. В конце концов Степа махнул рукой и решил идти дальше, избрав ориентиром огромный собор, возвышавшийся неподалеку. Собор привлекал Косухина прежде всего толщиной стен, за которыми в случае необходимости можно всегда отсидеться, и высокой колокольней, на которой можно расположить наблюдательный пункт.
Однако до собора дойти не удалось. За ближайшим перекрестком дорогу отряду преградил целый взвод солдат без погон, но с цветными повязками на рукавах шинелей. Солдаты были настроены решительно. Степа, конечно, не сбавил бы темпа перед подобным препятствием, если бы не два пулеметных ствола, смотревших на него равнодушными черными зрачками. Это был веский аргумент, и Косухин приказал отряду остановиться.
Из рядов солдат вышел высокий бородатый мужчина в черной кожанке, обвешанный таким обилием оружия, что Степа мгновенно позавидовал. Тип в кожанке потребовал объяснений. Из его речи Косухин уловил, что славный Степин отряд почему-то принимают за банду грабителей, отчего в городе несознательные граждане подняли форменную тревогу. От возмущения Степа побелел, и хотел было уже, проигнорировав пулеметы, идти на прорыв, когда заметил, что из соседних переулков выбегают новые солдаты в повязках, со стороны вокзала не спеша катит броневик, и в результате получается форменное, по всем правилам, окружение. Степа вздохнул и достал свой мандат, а также приказ, полученный от товарища Чудова.
Грозный мужчина в кожанке оказался самим Флором Федоровичем, председателем Политцентра. Степа, представлявший эсеров исключительно гнусными интеллигентами с козлиными бородами и в пенсне, поглядел на знаменитого на всю Сибирь боевика с определенным уважением. Впрочем, как он понял, его особа заинтересовала Федоровича значительно меньше. Убедившись, что перед ним все же не банда, а сознательный авангард черемховского пролетариата, Федорович смерил Косухина несколько снисходительным взором и распорядился отвести отряд в казармы, где он будет поставлен на довольство, а затем распределен для несения караульной службы в городе.
Степа вновь возмутился и потребовал немедленного свидания с товарищем Чудовым. Федорович не возражал, но категорически настоял, чтобы товарищ Косухин приказал отряду двигаться в указанном направлении, а именно в казармы, где для товарищей черемховцев будет приготовлена горячая еда. К товарищу же Чудову они направятся вместе, тем более, что сам Федорович как раз собирался в городскую тюрьму.
