— Хорошо… В этом случае сразу же отделите его голову от тела.
Как ни странно, услышанное почему-то совсем не поразило капитана.
— Я вас понял, — кивнул он. — Остается надеяться, что ваши советы нам все-таки не пригодятся…
— Дай-то Бог… — каким-то странным голосом ответил хозяин. Было видно, что он явно желает сказать еще о чем-то, но не решается.
— Вы что-то знаете? — понял Арцеулов. — Послушайте, я никому не буду говорить. Но я должен знать.
— Не уверен… Это не должен знать никто. Ну хорошо… Не скажу, но намекну. Вы ведь военный, господин Арцеулов. Вы должны знать, что иногда у человека можно заметить на лице… Не знаю, как это назвать… Такое выражение… Когда ему грозит опасность…
— Мы называли это Взгляд Ангела.
— Вы знаете это предание! — удивился учитель.
— У нас его знал каждый. Говорят, Ангел уже приходил к этому человеку, и в глазах у него запечатлелся взгляд Оттуда…
— Что-то вроде этого. Кое-кому из вашей группы грозит опасность. Очень большая опасность. Больше ничего говорить не буду, извините…
— Спасибо, — вздохнул Ростислав. — Не очень оптимистично, конечно. Впрочем, в любом случае, благодарю вас.
Арцеулов долго не мог уснуть. Не то чтобы его до такой степени поразило услышанное. Капитан умел в подобные минуты заставить себя не думать о случившемся, отложив размышления до более удобного времени. Он просто запомнил все сказанное Родионом Геннадьевичем, решив по мере возможности следовать его советам. Что касаемо непонятной картины, увиденной сквозь ободок перстня, то Ростислав до конца не был уверен, что это не обман зрения. В общем, причина бессонницы была куда более прозаичной — Ростислав наблюдал над Косухиным. Он видел, что Степа, примостившийся в углу и укрывшийся с головой полушубком не спит, хотя и старается лежать неподвижно и дышать ровно, словно спящий.
«Навязался на голову, краснопузый! — зло думал капитан, стараясь тоже не выдать своего бодрствования. — Шлепнуть бы его, и вопросов не было! Интересно, его начальники знали, что посылают этого Косухина на поимку родного брата? Если знали, то они или идиоты… Или очень даже умные. А что? Полковник не даст брата в обиду, господин краснопузый увидит и услышит все, что надо, а потом шлепнет меня, а остальных попросту сагитирует. Ведь это ученые, что им политика? Пообещает господин Троцкий миллиард на очередного «Мономаха», и кто знает…»
Но рассудив, Арцеулов вдруг понял, что не сможет, даже будь на то его воля, прикончить Косухина именно сейчас. Тогда, у избушки — дело другое, тогда все было по-честному… В конце концов Ростислав решил, что попросту связал бы Степу, забрав полушубок, и оставил бы в этой деревне. Черт с ним, краснопузым, пусть дышит! Может, в следующий раз пощадит какого-нибудь офицера, все польза будет…
…Степа действительно не спал. Правда, он и не думал бежать или, к примеру, прирезать Арцеулова хозяйским хлебным ножом, который заприметил еще за ужином. Косухин видел, что капитан не спит, но лишь усмехнулся. Пусть не спит, белая кость, все равно не убережется, ежели чего! Но сейчас Косухину было не до капитана. Он почти не обратил внимание и на разговор с хозяином — все эти фольклорные предания, малопонятные намеки и ехидные реплики Семирадского были Степе малоинтересны. Правда, относительно волков он запомнил, пожалев, что у него забрали оружие. Случись чего, от серых сумеет отбиться разве что белый гад Арцеулов, а Степе останется лишь душить волков руками.
Впрочем, и о волках Степа размышлял как-то походя, без интересу. Степа думал о брате. В глубине души он никогда не верил, что Николай погиб — он не видел брата мертвым, а расспросив знакомых летчиков, знал, что у летунов всякое бывает. Уже не первый год, таясь от всех, он ждал что брат объявится откуда-нибудь из германского плена. Брат не погиб, но даже в страшном сне Косухин не ожидал, что встретит не вернувшегося из германского плена поручика, а белого полковника, за которым шла охота чуть ли не по всей Сибири. Правда, Николай уверял, что не воевал против красных и дня, но служил-то он все равно тем, с которыми уже не первый год сражался красный командир Косухин! Наука — вещь тоже классовая. Эту истину Степа усвоил еще с первого социал-демократического кружка на заводе.
Всего этого Косухину и так хватило бы за глаза, но был еще «Владимир Мономах», «эфирные полеты», которые, оказывается, совсем не то, что полеты на аэропланах и даже дирижаблях. Степан слабо мог представить себе те сотни верст, о которых говорила Берг, но от ее рассказа веяло жутью: его брат, его Коля, крутился вокруг Земли в какой-то стальной чушке среди дикого холода, темноты, да еще в «вакууме» — слово, которое Степа не понял, но запомнил.
«Спятили! — в очередной раз подумал Косухин. — Наука, чердынь-калуга! Собаку, что ль, запустили бы, если для науки нужно! Или кошку, опять же…»
Правда, то, что брат летал на этом «Мономахе», наполняло сердце Степы законной гордостью. Он вдруг подумал, что такого человека, как Николай, вполне могли бы запустить и первым, но этот Барятинский — небось, знатного рода, вот и сподобился… Не захотели великие князья запускать первым в «эфир» крестьянского сына!
В общем, мысли у Степы оказались несколько путаными. Твердо он знал лишь одно — брата не бросит и «Мономаха» этого увидит. Уже засыпая, Косухин подумал, что пришлось бы делать, будь Николай обыкновенным беляком, пробиравшимся от гнева пролетариата в Монголию. Но вопрос этот оказался слишком сложен, и Степа забылся сном, так и не решив его…
8. НОЧЬ ГУРГУНХ-ЭРА
Наутро все оказалось хуже, чем думалось. По селу ходили разговоры, что волчьи следы опять видели у околицы, вдобавок домой не вернулся один из соседей, ездивший с сыном на дальнюю заимку. Лошади были в мыле, к ним было опасно даже подходить, а не то, что пытаться запрячь в сани.
Впрочем, отступать было поздно. Родион Геннадиевич раздобыл где-то пять пар лыж — Степины догадались захватить с собой — вещи распределили по «сидорам», и полковник приказал выступать. Учитель провожал их молча, не перекрестив на дорогу, и лицо у него было таким мрачным, что это заметил даже Степа.
«Ишь, чердынь-калуга, — неодобрительно подумал он. — Никак хоронит нас, анарх недорезанный!»
В лесу было тихо. Тучи за ночь разошлись, на небе неярко светило бледное зимнее солнце, ветер стих, идти было не просто легко, но и почти приятно. «Почти» — потому что слова о волках крепко засели у всех в головах; вдобавок Арцеулов имел две лишние заботы — следить за Степой и не забывать странные советы учителя-дхара.
Косухин шел впереди, рядом с братом — лесная дорога была широка и позволяла идти вдвоем плечо к плечу. Белый гад Арцеулов оказался в арьергарде, что Степана вполне устраивало — беляк был здесь определенно самым толковым и, если что, смог бы прикрыть остальных с тылу. Степа же надеялся на карабин брата, который, случись чего, поможет ему отразить атаку с фронта.
