— Здравия желаю, господин полковник! Извините, сразу не узнал. Пройдемте в штаб…
— Какой штаб? — удивился Лебедев. — Мне нужно к генералу Боярышникову!
— Генерала нет. Пройдемте, граждане…
Пришлось вновь подчиниться, хотя Арцеулова так и тянуло достать «бульдог» и объяснить «гражданам», как нужно обращаться с офицером. Степа же глядел на солдат с явным недоверием — в январе 20-го обращение «граждане» уже начинало выходить из употребления. Во всяком случае, слово звучало не особо по-большевистски.
Они прошли через ворота и направились к двухэтажному зданию, возле которого слонялись без дела десятка два солдат с оружием, принявшихся тут же с любопытством разглядывать гостей. Ни одного офицера — это уже заметили все — тут тоже не оказалось, и происходящее мало напоминало налаженный порядок военной части.
В здании, где также были лишь солдаты и унтера, причем все с оружием, гостей отвели на второй этаж, в комнату, на двери которой красовалась небрежно выполненная на клочке бумаги надпись:
«Революционный штаб авиаотряда Челкель»
За дверью стоял густой сизый дым от горевших самокруток, сразу показавшийся Степе родным и привычным. За большим столом находилось несколько солдат и унтер-офицеров, а в углу верхом на стуле пристроился единственный офицер-прапорщик в погонах, но с красной повязкой на рукаве. При виде вошедших все встали, а некоторые даже попытались отдать честь.
— Кто у вас здесь старший? — спросил Лебедев таким тоном, что Степа даже удивился.
— Фельдфебель Гаврилов, — представился один из сидевших за столом. — Начальник штаба. Это — члены штаба, ваше… то есть гражданин полковник. Здравствуйте, Николай Иванович Вы меня, может, помните?..
— А, Гаврилов… — всмотрелся Лебедев. — Здравствуйте. Вы, кажется, из команды обслуживания? Слушайте, что у вас произошло?
— Пока ничего трагичного, господин полковник, — ответил вместо Гаврилова прапорщик с красной повязкой. — Разрешите представиться — прапорщик Остроумов. Граждане, здесь женщина, уступите место…
Один из унтеров тут же уступил свой стул, другой был предложен полковнику. Берг кивнула и села, с интересом оглядывая присутствующих. Полковник садиться не стал и лишь облокотился на спинку стула.
— Гарнизон особого авиаотряда Челкель, узнав об отречении Колчака, постановил перейти на сторону советской власти, — продолжал прапорщик. — На общем митинге был избран штаб для временного руководства отрядом и полигоном. Гражданин Гаврилов — начальник, я его заместитель…
— А где остальные? — не выдержал Лебедев. — Где офицеры, техники?
— Часть техников перешла на нашу сторону. Что касается офицеров, то мои коллеги проявили совершенно бессмысленный консерватизм…
Арцеулов скрипнул зубами: он хорошо помнил семнадцатый год и то, что делала солдатня с проявившими консерватизм людьми в золотых погонах. Похоже, Лебедев подумал о том же.
— К счастью, обошлось без жертв, — рассеял их опасения Остроумов. — Командующий отрядом генерал Боярышников бежал, а остальные забаррикадировались в бункере на полигоне. Мы ведем переговоры, но пока безуспешно. Мы не хотим крови, господин полковник…
«Либералишки, — прокомментировал про себя Степа. — Эсеровщиной попахивает.»
Впрочем, он и сам был не против такого развития событий. В конце концов, война действительно кончалась, а советская власть, как известно, всегда отличалась пролетарским гуманизмом.
— Позвольте, — растерянно произнес полковник. — Но ведь на завтра… В крайнем случае, на послезавтра назначен запуск «Мономаха»!
— Так точно! — подтвердил фельдфебель Гаврилов. — Только, гражданин полковник, тут такая петрушка… Вы не подумайте, мы ведь все добровольцы, так что понимаем… «Мономаха» мы чуть не год готовили. Только такое дело получается…
Он замялся, а затем предложил выпить чаю. Никто, даже Арцеулов, не возражал. Чай был разлит в жестяные кружки, откуда-то появились ржаные сухари, а из соседней комнаты были принесены недостающие стулья. В дверь то и дело просовывались любопытные физиономии, но Гаврилов каждый раз решительно приказывал не мешать.
Хлебнув чаю — чай был незнакомый, желтый — фельдфебель начал рассказ, время от времени дополняемый репликами Остроумова и членов штаба. Почти сразу стало ясно, что положение действительно очень непростое.
После бегства генерала Боярышникова революционный штаб постановил обратиться по радио к совету народных комиссаров с просьбой прислать уполномоченного для передачи Челкеля в ведение Республики. Покуда же было решено продолжить подготовку к старту, ввиду того, что Совреспублика должна быть заинтересована в продолжении столь важных научных исследований. Однако большинство офицеров заперлось в бункер и пригрозило взорвать полигон, если их попытаются выкурить силой.
Переговоры ничего не дали. Ни Столица, ни Иркутск не отвечали, хотя радио было несколько раз продублировано. Работы на стартовой площадке, естественно, остановились. Это было еще не главной бедой — подготовка почти завершена, оставалось лишь доделать некоторые мелочи, но два дня назад обстановка резко обострилась. Отряды генерала Мо, все предыдущие месяцы строго сохранявшие нейтралитет, внезапно подошли с юга, блокировав путь на город Яркенд и отрезав Челкель от российского Туркестана. Генерал Мо через парламентера приказал в трехдневный срок передать ему полигон со всем имуществом, в противном случае обещая начать штурм. Уходить было некуда — единственная дорога вдоль Такла-Макана, по которой и прошла группа Лебедева, вела вглубь Китая, вдобавок войска братьев Мо перехватывали ее, к счастью, значительно восточнее. Оборона базы была способна какое-то время сдержать атакующих, тем более те покуда не имели артиллерии, но запасы боеприпасов хранились в бункере, где держали оборону офицеры. Штаб обещал генералу Мо дать ответ на третий день, надеясь за это время получить распоряжение из Столицы или, в крайнем случае, прорываться через пустыню на запад.
— Ерунда какая-то, — не выдержал Арцеулов. — Нашли время митинговать, господа! Если вам наплевать на полигон, подумали бы о собственной шкуре, прежде чем на офицеров охотиться!
Ему довольно обидчиво ответили, что никакого зла на офицеров не держат, поскольку здешние офицеры — тоже добровольцы, вдобавок, люди образованные и культурные. Более того, штаб готов всячески ходатайствовать перед Соввластью, чтобы разрешить офицерам вновь приступить к своим обязанностям и успешно завершить запуск, а после, если потребуется, защищать Челкель. Однако, офицеры штабу не верят и считают бунтовщиками, не желая идти на переговоры.
Путешественники переглянулись. Лебедев был явно растерян, Арцеулов шипел от злости, Берг о чем-то лихорадочно размышляла, лишь Богораз и Степа казались невозмутимыми. О чем думал Семен Аскольдович, так и осталось в тайне, а Степа, дожевав сухарь и аккуратно поставив на стол пустую кружку, оправил полушубок и решительно встал. Взоры всех, кто был в комнате, немедленно обратились на него.
