Клыков подошел к Полухарову:
– Привет, командир!
– Здравствуй, Юра! Каким ветром занесло сюда?
– Да вот узнал, что ты вроде как рапорт об увольнении написал?! Это правда?
– Правда.
– Извини, не с того начал. Прими, Володь, мои самые искренние соболезнования.
– Принимаю! Спасибо. Хоть ты из всего отделения выразил сочувствие. Или передаешь его мне от всего коллектива скопом? У остальных одновременно аккумуляторы мобильников сели?
– Ребята просто не знают еще ничего.
– А ты от кого узнал?
– Купавин позвонил.
– Понятно. И попросил тебя встретиться со мной. Поговорить, прощупать настроение, узнать, не изменил ли я решение, которое, вероятно, принял сгоряча, так?
Старший лейтенант отрицательно покачал головой:
– Нет, Вова, не так! Генерал просто позвонил и сказал, какая у тебя беда. Он ни о чем не просил. Сожалел, что все вот так вышло. Но особо не распространялся. Разговор коротким был. Я и решил встретиться с тобой. Приехал, а тебя нет. Вот и прогуливался в ожидании твоего появления. Кстати, ты удивил меня.
Майор поинтересовался:
– Интересно, чем же?
– Женщиной и ребенком. Так как, насколько мне известно, родственников у тебя не осталось, то появление милой и красивой, надо признать, женщины с очаровательной девочкой означает то, что ты решил завязать с холостяцкой жизнью. Я не прав?
– Нет! Ты не прав! Женщина была в хороших отношениях с матерью. Жила в деревне, откуда и я родом. Семейная жизнь не сложилась. Деспот муж, погубивший ее сына, подвергал Татьяну, так ее зовут, изощренным издевательствам. Мать знала об этом. Поэтому перед смертью вытащила женщину с девочкой в Москву. На руках, можно сказать, у Татьяны и умерла мама. В тот вечер, когда мы заняли отсек в ангаре стоянки спецвагона. Генерал узнал о смерти, но ничего не сказал мне. Для него мое участие во второстепенной акции, где ты вполне мог заменить меня, оказалось превыше всего. Я не ожидал подобного от Купавина.
Клыков спросил:
– Поэтому, обидевшись на генерала, ты и бросил ему на стол рапорт об увольнении?
– Во-первых, Юра, я ничего не бросал на стол генералу, рапорт оставил в приемной, а, во-вторых, обида здесь ни при чем. Купавин поступил подло. Не порядочно, не по-человечески. Ведь мог же освободить меня от участия в акции безо всякого ущерба для ее успешного проведения, но не освободил. В конце концов, мог просто поговорить со мной. Ведь я офицер, понял бы. Но он промолчал. Как дальше мне служить под его началом? Да и надоело, если честно, все! Эти постоянные выходы, диверсии, террористы, ущелья, перевалы, «вертушки». Сыт по горло этими непрекращающимися локальными конфликтами и терактами. Спокойно пожить хочется. Понимаешь, Юра? Спокойно! Как все остальные. Чем мы хуже их? Почему один в кабаках да казино сотни тысяч за вечер проматывает, а мы за пятнадцать штук в месяц должны рисковать ради них? Защищать их покой? И вытаскивать, если эти «денежные тузы» в заложники попадают!
Старший лейтенант вздохнул:
– Не ищи оправдания эмоционально принятому решению, Володь. И мне пафосные, возмущенные речи не толкай. Оставь для других, кто не знает, что такое война. Или для митинга какого-нибудь. А мне пургу гнать не надо. Ты знаешь, чьи интересы мы защищаем. И кого в большинстве своем вырываем из лап террора. Таких, как твоя Татьяна и ее дочь Ирина. Много ли толстосумов тебе приходилось освобождать из плена? Да ни одного. Потому как те или заодно с террористами, или сразу же откупаются. Вот они, Вова, в нашей защите не нуждаются. А Татьяна нуждается. И подобные ей тоже. Конечно, тебя понять можно. Столько лет ходить по лезвию ножа, рисковать собой. Это без последствий не проходит. Считаю, ты просто сорвался. Отдохнешь, отойдешь, вернешься!
Майор прервал заместителя:
– Нет, Юр! Не вернусь. Хватит, навоевался по самое не могу. Тосковать по службе буду, знаю. Сильно тосковать. Вспоминать группу и боевые выходы тоже, возможно, жалеть об уходе тоже буду, но… не вернусь. Нужна будет помощь, поддержка – не откажу. Приду, сделаю, что в моих оставшихся силах, но не как майор спецназа Полухаров, а как Владимир Полухаров, сугубо штатский человек!
– Ты никогда не станешь сугубо штатским человеком. И в этом наша участь. Мы вместе многое прошли, Володя, не раз ты прикрывал меня, не раз я – тебя. Знаю, что на Полухарова всегда можно положиться. Так было, так есть и так будет. Я уважаю твое решение, хотя и не одобряю его. Принимаю таким, каким есть. Одно хочу сказать перед тем, как уйти – помни, командир, случись что на «гражданке», окажешься в сложном положении, только знак подай. И мы все из группы, я в первую очередь, придем к тебе на помощь. Прошу, произойдет что негативное, нужно будет прикрытие, не проявляй неуместную скромность, позвони. То, что трудно решить одному, легко решить вместе. Ты, если не изменишь решения с рапортом, всегда останешься с нами, в рядах группы. А сейчас… сейчас я пойду. Еще раз прими соболезнования, и до свидания, командир!
Полухаров пожал руку Клыкову:
– Спасибо, Юр, до связи!
– До связи, командир!
Старший лейтенант ушел за угол дома. Полухаров, выкурив сигарету, забрал оставшуюся, купленную в супермаркете поклажу, поднялся домой.
Разделся в прихожей, прошел в гостиную. И застыл на пороге.
Застыл от неожиданности увиденного.
Татьяна сама по себе была красива, мила, привлекательна и стройна, но сейчас, в новом вечернем платье, выгодно подчеркивающем ее стройность, в туфельках-шпильках, с забранными на затылке пышными волосами, она выглядела по меньшей мере победительницей престижного конкурса красоты, чьи фотографии занимали обложки дорогих женских журналов. Женщина же смутилась от взгляда Владимира:
– Что-то не так? Я, наверное, как дура в этом дорогущем платье! Но ты сам виноват, я не просила его покупать.
Владимир произнес:
– Ты прекрасна, Таня! Поверь, я видел много женщин, был знаком с ними, даже поддерживал разного рода отношения, но такой, как ты, не встречал. И дело не в платье. Хотя оно придает тебе дополнительный блеск и некоторый шарм. Дело в самой тебе. В твоей природной красоте. Не понимаю, как можно на такую красоту с кулаками и оскорблениями? А знаешь, почему так зверски относился к тебе муж? До меня только сейчас дошло. Его бесила твоя красота. Ведь на тебя наверняка обращали внимания мужчины. Вот это и выводило Валерия из себя. Он хотел, чтобы ты принадлежала только ему и никто не мог любоваться тобой. Что не удавалось и рождало ярость. Эту ярость усиливало сравнение с любовницей. Вот он и дурел, подогретый к тому же спиртным. Но ты, ты… просто неотразима. И почему я раньше не замечал тебя?
Татьяна улыбнулась:
– Когда тебе было замечать меня?
