~ Ах да, извините… – Через секунду рука была свободна. Юрий сел на заднее сиденье, вдохнул приятный запах кожи и прикрыл глаза. Расслабляться нельзя. Только что его вели на смерть – теперь вежливо извиняются, даже шутят. Проклятый Янус! Но – не спешить, не торопиться!..
Он почувствовал, как машина тронулась с места. Внезапно захотелось спать совсем не ко времени, очевидно, просто нервная реакция. Но все-таки что это должно значить?
– Юрий Петрович, вы, кажется, интересовались? Вот, это вам.
Перед глазами оказался конверт из плотной белой бумаги. Юрий недоуменно повертел его в руке.
– Открывайте! Не бойтесь! – Тон был такой, будто там, внутри, подарок к Первомаю или к отмененному Рождеству.
Маленький листок бумаги – плотной, мелованной. «"СССР. Особое Совещание при Народном комиссариате…» Буквы путались, неяркий свет лампочки в салоне не давал всмотреться.
– Простите, что это?
– Как что, Юрий Петрович! Вы же спрашивали про суд. Это, стало быть, приговор.
Вот оно, значит, как… Выходит, его действительно судили! Невольно проснулось любопытство, но проклятые буквы продолжали плясать.
– Вы не скажете… сколько? Я плохо вижу.
– Да сколько же еще, Юрий Петрович? Статья 58, пункты 10 и 11. Стало быть, двадцать пять-
– Двадцать пять лет!
Срок, давно ожидаемый и. в общем, не такой страшный по сравнению с тем, что чуть было с ним не случилось, внезапно предстал перед Юрием со всей ясностью… Двадцать пять лет… Ему сейчас тридцать три. Значит, он выйдет в пятьдесят восемь, и это будет год 1962-й… Бред, в «исправительно-трудовых» лагерях столько прожить невозможно! Значит, что до конца жизни?
– Двадцать пять лет! – Он повторил это вслух и вздрогнул. Вот он, обещанный «четвертак»…
– Ну да, именно двадцать пять лет, и пять лет – поражения в правах, охотно подтвердил словоохотливый энкаведист. – Говоря по-простому, «двадцать пять – по зубам и пять – по рогам». Знакомы с современным фольклором, Юрий Петрович?
Орловский не стал отвечать. «Поражение в правах» – – звучало смешно. Значит, на свободе у него имелись права? Хотя, конечно, он имел право свободно выйти из дому и даже съездить к Черному морю – в законный отпуск, само собой. Согласно Сталинской Конституции…
– Простите, как мне к вам обращаться? – Вопрос, может быть, и лишний, но все-таки этот чекист называл его не «проблядью», а «Юрием Петровичем».
– Ну, сразу видно, что вы еще человек неопытный! Обращаться надо просто «гражданин начальник»… Шучу, Юрий Петрович, зовите меня Костей.
От неожиданности Орловский не удержался и хмыкнул. «Костя» усмехнулся в ответ, и Юрий стал исподтишка разглядывать странного типа в светлой гимнастерке… Лет двадцать семь – двадцать восемь, приятное лицо, ямочки на щеках, глаза веселые… и какие-то скользкие… Костя!
– Извините… Константин… Как вас по отчеству? Я не привык…
– Так и я не привык, – развел руками «Костя». – Я, Юрий Петрович, чего к вам по имени-отчеству обращаюсь… Потому что вы, можно сказать, интеллигент, человек к подобному обращению привычный. А нас в училище так наставляли: для контакта и полного доверия надо обращаться к человеку так, чтобы ему было приятно. Ну а мой батя – столяр, я к этим отчествам и не привык. Я как слышу – так сразу чувствую, что попал к начальству на ковер. Так что уважьте.
– Хорошо… Константин, – кивнул Орловский. – Меня куда, в лагерь?
«Костя» весело засмеялся, как будто его подконвойный удачно пошутил:
– Помилуйте, Юрий Петрович! Сразу видно, что новичок вы в этих делах. В лагерь иначе направляют. Да и нечего вам там делать. Там таким, как вы, простите, плохо. С вашей статьей вам даже «придурком» не стать. Вы понимаете, о чем я?
Юрий кивнул. «Придурки» – это, кажется, лагерная обслуга. О великий дурацкий советский язык…
– Ну вот, а мы с вами совсем в другое место едем. Да вы не горюйте? Нам теперь, можно сказать, вместе срок отбывать.
– Вас-то за что? – не удержался Орловский. То, что «Костя» – не просто конвоир, он уже понял.
– Так служба такая! – рассмеялся энкаведист. – Прикажут ~ и срок отбывать буду, и лес на Печоре рубить…
Юрий решил больше ни о чем не расспрашивать. Когда будет надо – ему все скажут. Впрочем, кое-что он уже понял. Там, в Большом Доме, им почему-то заинтересовались. Самое простое – и самое страшное, что ему не поверили. Не поверили – и устроили спектакль. Дни неизвестности, потом черный подвал с упырями в кожаных куртках, неожиданное спасение… Ну а теперь, когда он, с их точки зрения, «размяк», этот разговорчивый чекист весело и ненавязчиво начнет задавать вопросы. О чем? О его книге? О Терапевте и его друзьях, о Флавии, о Марке? Или, может быть, о Нике? Нет, жернова продолжали вращаться. Он не выскользнул – и выскользнуть ему не дадут. Значит…
Юрий быстро взглянул на удобно устроившегося рядом «Костю». Тот продолжал улыбаться, как человек, вполне довольный жизнью. Да, этот будет поумнее и потолковее его прежнего следователя. Что ж, значит, придется иметь дело с этим, улыбчивым. Песчинка в жерновах… Без надежды на победу, на жизнь, но придется… Как ни краток был его взгляд, энкаведист все же успел его заметить:
– Может, вы курить хотите, Юрий Петрович? Вон, в дверце пепельница. Вы ведь «Нашу маркую курите?
Похоже, весь Большой Дом знал сорт его любимых папирос. Юрий невольно усмехнулся:
– Знаете, Константин, я бы предпочел «Казбек»…
– Так в чем проблема? – «Костя» сунул руку в лежащий на сиденье портфель и, покопавшись, достал коробку с черным всадником. – «Казбек», прошу. И я с вами – за компанию…
Орловский вдруг почувствовал себя точно так же, как тогда на улице, когда не удалось убежать от слежки. Да что они, сволочи, всевидящие? Или у этого улыбчивого в портфеле папиросы всех сортов?
– Спасибо… – Первая же затяжка ударила в голову – все-таки Орловский не курил уже несколько дней. Он вновь прикрыл глаза и вновь затянулся-на этот раз глубоко, долго. Как хорошо вдохнуть папиросный дым… Как хорошо быть живым и ехать в машине по ночной Столице – все равно куда… Да, он действительно размяк, а это плохо… Авто мчалось дальше, и Юрий уже начал подумывать, что его везут за пределы Столицы, когда шофер внезапно снизил скорость.
~ – Ага, – выглянув, заметил «Костя». – Кажется, прибыли. Ну, Юрий Петрович, вы оформляйтесь, а я к вам потом загляну. Хорошо?
– А где мы?
– Как это где? – удивился Константин. – Где и положено – в тюрьме.
Да, конечно. Куда же еще они могли ехать?..
– В Бутырке?
– Да вам не все ли равно, Юрий Петрович? Что одна тюрьма, что другая. Да не горюйте – в тюрьме тоже жить можно. Вот увидите.
Машина затормозила. В открытую дверцу заглянули типы в фуражках, последовало: «Выходи!» – и Орловский медленно, не торопясь, выбрался из «эмки»… То, что «Костя» назвал оформлением, тянулось долго – как показалось Юрию, несколько часов. Пришлось отвечать на бесконечные вопросы, раздеваться, вновь одеваться, выслушивать целую лекцию о правилах внутреннего распорядка, из которой он не запомнил ни слова. Удивили лишь два обстоятельства. С ним были вежливы. Странно, Юрий представлял себе тюремных «вертухаев» куда менее воспитанными. И второе – еще более удивительное: после всех формальностей его отправили в душ. Вот уж чего, а этого Орловский совсем не ожидал. Будь это, скажем, американская тюрьма… Вдобавок выдали все свежее – белье, рубашку, костюм. Юрий подумал было о странной филантропии, но тут же сообразил, что вещи – его собственные. Те, что оставались в его флигеле после ареста. Камера показалась неожиданно большой – наверно, после узилища в Большом Доме, где пришлось довольствоваться узкими нарами. Здесь же были откидная койка, умывальник, привинченный к полу табурет и – совершенно неожиданно – стол и даже вешалка. Надзиратель буркнул: «Если чего надо – стучи», кивнул на дверь, в которую, очевидно, и требовалось стучать, и оставил Орловского одного. Юрий первым делом подошел к столу. Он не ошибся – там лежали книги – его собственные книги, все из того же флигеля. Не все, конечно. Тот, кто отбирал их, брал почему-то лишь научные издания. История, фольклор, этнография… Уже без всякого удивления Юрий обнаружил на вешалке собственный выходной костюм, он лишь однажды надел его, когда они с Никой выбрались в Большой на «Трубадура»… – Осваиваетесь, Юрий Петрович? «Костя» появился незаметно, словно просочившись через железную дверь. – Не «Метрополь», конечно… – Я… я здесь буду один? – Вопрос возник сам собой, хотя единственная койка не давала обмануться. – Ну как же один! Днем я к вам в гости захаживать буду, не возражаете? Орловский пожал плечами. Даже если бы и возражал… Константин, похоже, понял: – Да не горюйте, мы с вами еще сойдемся. Оно понятно – я работник карательных органов, вы – заключенный, но к чему нам как кошка с собакой? Так что сработаемся! У меня характер легкий… – А у меня – тяжелый! – Это была правда. Во всяком случае, Юрий был в этом уверен. – Клевещете, клевещете на себя, Юрий Петрович! Все о вас хорошо отзываются. Коллеги ваши, соседи… Вот с супругой вашей бывшей говорил.
