Сергей удивился. Едва ли охранка, пусть и царская, давала добро на подобное. Впрочем, это – пьеса. Такой ход, конечно, должен выглядеть куда эффектнее, чем простой арест.
Артем колебался. Офицер грозил, но арестованный покуда не поддавался. В конце концов его отправили в камеру, но Пустельга вдруг понял, что парень не выдержит. Наверно, удачно сыграл актер, легко, еле заметно намекнув на растерянность своего героя. А может, Пустельге подсказал это его многолетний опыт. Он сам проделывал подобное, и не один раз…
Между тем Нино пыталась узнать что-нибудь о судьбе брата. И тут появился офицер. Тон его стал другим, он то сочувствовал девушке, то грозил – и внезапно пообещал отпустить брата, если она будет не столь неприступной. Девушка плакала, падала на колени – офицер лишь усмехался и давал ей на раздумье два дня…
И вдруг Сергей вспомнил разговор, невольно подслушанный в коридоре. «Я не могу… Я лучше умру!..» – «Выбор за вами… Умереть мы вам не дадим… Послезавтра я вам позвоню». Товарищ Рыскуль… Сергею вновь стало не по себе. Выходило что-то очень плохое, скверное. Но, может, в жизни все как-то по-другому? Ведь то, что он видит, – только пьеса…
В антракте публика устремилась в буфет, но Пустельга с Михаилом предпочли прогуляться в фойе. Сергей молчал: увиденное было слишком живо.
– Ну Бертяев! – Ахилло, похоже, думал о том же. – Талант! Но как он решился?.. Не жалко ему головы…
– То есть? – Сергей ничего не понял. – Он ведь жандармов обличает!
– Сережа! Извините, товарищ старший лейтенант… Обличает… Ну вы словно в детских яслях работаете!..
Полагалось обидеться, но Пустельга вдруг почувствовал, что ему и в самом деле стоит отправиться работать в детские ясли.
– Михаил, объясните! Вы что, считаете, что Бертяев намекает на… на нас? Ахилло вздохнул:
– Сергей, я вам сейчас опять что-нибудь невежливое скажу… Намекает… Да он в лоб лупит! Рыскуля помните?
Сергей кивнул, на душе внезапно стало мерзко.
– Так он не лучше этого капитана жандармского. Находит девочку посимпатичнее – и собирает на нее материал. При его должности это раз плюнуть. А потом – по сюжету, только он действует без всяких околичностей.
Михаил помотал головой и умолк. Значит, все это правда! Но этого не могло быть! Да, они, работники НКВД, были грозой и ужасом врагов народа. Но это…
– Михаил. Вы… вы правду говорите?
– Нет, как всегда, шучу, – пожал плечами Ахилло.
– Слушайте, это же преступление! – Сергей невольно повысил голос, и какой-то важный гражданин, стоявший поблизости, поспешил отшатнуться и резко отойти в сторону. – Вы не имеете права молчать! Надо…
И тут он умолк. Надо – что? Доложить наркому? Написать жалобу в ЦК? Сообщить товарищу Сталину?
– Вот видите, Сергей, – Ахилло невесело улыбнулся, – этот гад при хорошей должности – и, между прочим, пользуется полным доверием наверху. Меня просили помочь – я не смог…
Пустельга решился:
– Я… я случайно услышал. Он… Рыскуль… говорил с одной женщиной… Вчера, перед нашим с вами разговором…
Ахилло кивнул:
– Вера Анатольевна Лапина. Тоже актриса, только в Камерном. Он ее довел почти до самоубийства, подлец. Грозит, что если она покончит с собой, то арестуют ее родителей…
Сергею показалось, что это все – не на самом деле, что это нелепое продолжение того, что он видел на сцене. Прозвенел звонок, и Сергей молча поплелся к своему месту. Неожиданно он вновь увидел ту женщину в темном платье. Она стояла совсем рядом – одна, без мужа.
Будь все немного иначе, Сергей, вероятно, вновь бы застыл с раскрытым ртом, но теперь он лишь поспешно отвел глаза. Хорошо, что он не в форме, а в старом костюме. Она тоже смотрела пьесу…
И вдруг он почувствовал, что женщина продолжает смотреть на него. Он поднял глаза – и успел заметить ее недоуменный и одновременно сочувствующий взгляд. Сергей понял: она почувствовала, что с нескладным парнем в старом пиджаке случилось что-то плохое. Почувствовала – и пожалела. Пустельга вновь отвел взгляд, и ему стало немного легче…
В зале вновь стало темно. Лампы высветили сцену – это вновь был кабинет жандармского полковника. В нем бушевала гроза. Забастовка становилась неизбежной, и полковник кричал на своих подчиненных, требуя действий. Найти! Найти того, кто не боится противостоять полковнику, жандармскому управлению, всей Империи! Найти – и убить! Среди подчиненных царит паника, и лишь молодой офицер (Ахилло не ошибся – актер был в капитанских погонах) спокоен. Он обещает выполнить приказ. Очень скоро. Завтра…
На свидании в тюрьме Нино со слезами просит брата спасти ее. Артем бросается на решетки, отбивается от навалившихся на него надзирателей все тщетно, его скручивают и волокут в камеру. И Сергей вдруг понял, что произойдет дальше.
Он не ошибся. В камере вновь появляется жандармский капитан. Теперь вопрос стоит: или – или. Конечно, капитан делает вид, что он ни при чем, что к Нино пристают какие-то неведомые негодяи. Он обещает выпустить парня, помочь Нино – но за это Артем должен выполнить приказ и убить Того, неуловимого… Артем кричит, бросается на мучителя – и соглашается. Ему дают револьвер и направляют куда-то на окраину, где собираются подпольщики…
Пустельга невольно замер. Он, конечно, знал биографию товарища Сталина, но сейчас речь шла о пьесе. Сергей превосходно представлял себе внутреннее состояние Артема. Он доведен до крайности, он – на грани истерики и просто не способен нормально соображать. Такие и стреляют – а после катаются по земле, не в силах осознать и простить самому себе… ^ И вот – темная комната. Весь спектакль, как заметил Пустельга, шел при минимуме света, создавая мрачное, почти безнадежное настроение… Руководители забастовки негромко совещаются: много' проблем. Ждут Его: Он придет и решит. Артема встречают радостно. Он, естественно, излагает заранее приготовленную версию о побеге. Ожидание нарастает, Артем нервничает, постоянно оглядывается – ему плохо, он не может ждать, он вот-вот не выдержит…
Падает луч света – неожиданный, яркий. Откуда-то из темноты неслышно появляется Он. Режиссер не переусердствовал: свет зажегся лишь на миг – и снова настала полутьма. Он неожиданно высок, в. старом пальто, с памятным по фотографии шарфом вокруг шеи…
Актер был, конечно, не похож, но дело, разумеется, не во внешнем сходстве. В Том, Кто появился из мрачной ночи, чувствовалась сила. Молчаливая грозная сила, которой сразу подчинились все, кто сидел в комнате. И Сергей вдруг вспомнил Бертяева…
Он заговорил – медленно, не торопясь. Актер не форсировал акцент, лишь чуть-чуть намекая на известную всей стране сталинскую манеру речи. Он не ведал сомнений. Спокойно, с легкой брезгливостью упомянул об охранке – Он не боится умереть. Дело революции – в надежных руках. Забастовка состоится в любом случае. Революция сильнее смерти. Он и его товарищи посвятили себя борьбе. Они победят – живые или мертвые…
