– Мне нравятся ваши картины, Вячеслав Константинович. В Третьяковке таких нет.
– Ну помилуйте! – Стрешнев с трудом встал и принялся за кашу. – Ну чем они вам нравятся?
– Красками, – не задумываясь, ответила Лу. – У вас краски… как у Рокуэлла Кента или Рериха, только еще лучше… Они…
И тут Лу опомнилась: художник смотрел на нее во все глаза, забыв о стынущем обеде.
– Люба! Откуда вы… В Советском Союзе нет ни одной картины Рокуэлла Кента!
– А из журнала, – храбро пояснила Лу. – Какой-то американский журнал, у нас одна больная приносила. Там по-английски, но картинки я все посмотрела.
Вовремя вставленное слово «картинки», похоже, успокоило художника.
– А вы наблюдательны, Люба. К сожалению, в нашем родном отечестве по-прежнему все меряют незабвенными традициями Академии художеств. Композиция, количество фигур, интерьер… Я-то что, но вот Филонов, не мне чета… Иногда кажется, что приходится разговаривать с глухонемыми…
– Вы ешьте, Вячеслав Константинович! Остынет…
Любе не хотелось продолжать разговор на эту столь болезненную для мастера тему. Пора было уходить – слишком долгие визиты «медсестры» могли вызвать подозрение у наблюдательных соседей. Внезапно в дверь постучали. Стрешнев удивленно поднял голову: этот визит был явной неожиданностью.
Лу открыла дверь. На пороге стоял невысокий широкоплечий мужчина в дорогом, хорошего пошива пальто и модной темной шляпе. Густой нездешний загар выдавал гостя Столицы. Небольшие серые глаза удивленно глядели на девушку:
– Добрый день… Мне Славу… Он здесь живет?
– Да… – тоже растерялась Лу. – Проходите, пожалуйста…
– Спасибо.
Гость снял шляпу – он оказался коротко, по-военному подстрижен, на виске белел небольшой шрам.
– Вы ко мне? – послышался голос художника, и тут же прозвучало удивленное и немного испуганное: – Володя! Ты!
– Ну конечно! А ты кого ждал? Гость ворвался в комнату, схватил художника за плечи и крепко обнял:
– Слава! Ты чего, болеешь? Стоит мне только уехать! Приезжаю, и вот, извольте – Славка Стрешнев хворает!
– Да ерунда, ерунда, поправлюсь… – Художник произносил слова явно не думая, автоматически. Глаза не отрывались от загорелого лица гостя: Володя… Ты… жив?
– Нет, помер! – рассмеялся гость. – Знаешь, ты не первый! С чего это вы меня хоронить стали?
Художник быстро взглянул на девушку. Володя понял:
– Ладно, потом все объясню. Я тебе продуктов притащил, чтоб апельсины лопал и лимонами закусывал. Какие тебе лекарства нужны?
– Вот, – художник с улыбкой посмотрел на девушку, – меня лечат. Познакомьтесь: Люба Баулина, медсестра из нашей районной, а по совместительству – мой ангел-хранитель. А это мой старый друг Володя…
– …Синицын, – быстро произнес гость.
– Да-да, Володя Синицын…
Рука гостя оказалась твердой и сильной. Их глаза встретились, и Лу вдруг совершенно ясно поняла, что «старый друг» Стрешнева такой же Синицын, как она – Баулина. Сразу же стало интересно, но, к сожалению, пора уходить. Друзья явно желали остаться наедине.
Закрыв дверь, девушка переборола искушение подождать минуту-другую и послушать, о чем пойдет разговор. Опуститься до подобного Лу не могла: слишком это походило бы на сцену из голливудского фильма про шпионов. Впрочем, и то, что у художника оказались знакомые, не стремящиеся афишировать свою подлинную фамилию, было чрезвычайно любопытно. Очевидно, Бертяев не зря просил помочь своему хворающему знакомому…
Лу специально проехала две станции в обратную сторону, а затем пересела в нужный поезд. Предосторожность из простейших, но в шумной толпе, запрудившей центральные станции, можно было легко затеряться. «Домой», то есть в убежище, скрытое за стенами старого заводского корпуса, девушка не торопилась. Хотелось хоть немного посмотреть город, который она до сих пор почти не видела. Кроме того, Лу предчувствовала, что нынешний вечер под стать прошлому: Бен и Чиф будут молча сидеть в креслах, делая вид, что им очень интересно читать местную прессу…
Они не ссорились, но Лу прекрасно видела, что Бен обижен. Телеграмма Президента с разрешением Косухину-младшему действовать самостоятельно нарушала обычные правила. Лу знала, что брат не особо стремился руководить группой, но теперь, когда старый приятель Джонни-бой вынес их разногласия прямо на суд Дяде Сэму, Бен счел себя задетым. Чиф с детства поступал по-своему и либо командовал сам, либо не подчинялся никому. Кроме того, Бен – и об этом он уже не раз говорил сестре – был уверен, что любая активность со стороны Чифа смертельно опасна. Итак, приятели упорно не общались, отделываясь лишь самыми необходимыми фразами. Порой Лу становилось не по себе. Хотелось, как это бывало в детстве, сказать: «Ну мальчики, перестаньте! Мир!» Но мальчики выросли, и новый руководитель специальной исследовательской группы Александр Леонтьевич Бенкендорф не мог смириться с действиями своего предшественника, а ныне – строптивого подчиненного Ивана Степановича Косухина…
Чиф мерз, несмотря на теплое пальто, шарф и шерстяные носки. Ноябрь в году от рождества Христова 1937-м выдался холодный, над Столицей недвижно висели свинцовые тучи, прорывавшиеся то холодным дождем, то колким снегом. В такую погоду лучше всего сиделось дома, а по улице хотелось идти быстрым шагом до ближайшего входа в метро, чтобы хоть на время укрыться от холода и сырости. Казалось, сама природа не желает праздновать славную годовщину Великой Октябрьской социалистической. Впрочем, праздники прошли, как им и полагалось, и даже черная мгла над Главной Площадью 7 ноября, заставившая включить средь бела дня зенитные прожектора, не убавила хорошего настроения строителей самого справедливого в мире общества…
Итак, Чиф мерз, проклиная непривычную сырость: тускульский климат был куда приятнее, – но уйти со своего поста никак не мог. С этого места прекрасно просматривался вход в некое учреждение, одним из сотрудников коего молодой человек весьма интересовался. Вход был не главным, но Чиф сумел узнать, что сотрудники подобного ранга чаще всего пользуются именно этим, куда менее приметным. Итак, Чиф ждал, осторожно посматривая на черные машины, то и дело тормозящие у тротуара.
Конечно, такое ожидание было опасным. Правда, учреждение тоже не желало афишировать свое существование. Как раз напротив входа находился весьма посещаемый местными жителями магазин. Это облегчало дело; кроме того, Чиф старался не попадаться на глаза тем, кто заходил и выходил из массивного четырехэтажного здания. На всякий случай, вспомнив памятный день своего первого визита в Дом на Набережной, молодой человек купил букетик астр: одинокий влюбленный не вызывал особого любопытства. Правда, один раз к нему все же подошли, но замерзший вид безнадежно ожидавшего свою подругу позволил обойтись даже без предъявления документов. Переминаясь с ноги на ногу, Чиф то и дело вспоминал такого же замерзшего на ноябрьском холоде молодого человека у подъезда Дома на Набережной. Только теперь он отметил удивленный взгляд, который бросил на него парень. Сходство ситуации поневоле насторожило – выходит, за подъездом могли наблюдать? Тогда, занятый своими мыслями, он не обратил на странную фигуру никакого внимания и, может, проморгал «хвоста. Правда, по дороге он проверялся, но не с дилетантскими навыками Чифа было уйти от опытного оперативника.
