Вой-Вож оказался захудалым поселком на берегу реки. В этом месте Печора еще только начинала свой путь к Ледовитому океану и была небольшой, но зато достаточно бурной речкой, текущей вдоль невысоких, поросших густым лесом берегов. В поселке, носившем столь странное название, дхару сразу же повезло. Он только подошел к небольшой пристани, как тут же заметил старый облезлый катер, собиравшийся отплывать куда-то вверх по течению. На катере распоряжался немолодой уже мужик, одетый, несмотря на лето, в куртку из плотной серой ткани и высокие сапоги. Лицо местного аборигена обросло, следуя здешней моде, густой, давно не помнящей ножниц бородой.
Фрол окликнул мужика, оказавшегося владельцем катера. Как выяснилось, бородач действительно собирается вверх по Печоре, и притом как раз до Якши. Впрочем, плыть дальше не имело смысла: выше Якши река становилась уже опасной для плавания даже на крупных лодках.
Просьба Фрола взять его с собой была воспринята мужиком, носившим, как выяснилось, экзотично звучавшее имя-отчество Оюшминальд Савинович, без особого энтузиазма. Он долго смотрел на Соломатина, как бы оценивая его, а затем потребовал паспорт. Фрол хотел было возмутиться, но сообразил, что в этих диких местах он в своей городской легкой курточке, кроссовках и старых джинсах смотрится чрезвычайно ненадежно, а бритый подбородок вызывает, судя по всему, дополнительную настороженность.
Оюшминальд Савинович изучал паспорт долго, затем, вновь поглядев на Фрола, запросил за путешествие на своем дредноуте весьма немалую сумму. Дхар тут же согласился: деньги были, а выбирать в данном случае не приходилось. Мужик, получив задаток, наконец-то смягчился, и Фрол тут же перебазировался в катер. Уже через несколько минут под нервный треск мотора Фроат, распрощавшись с так и не увиденным им поселком, поплыл на юг, вверх по великой реке дхаров Пех-ре.
Оюшминальд Савинович сидел на корме у руля, дымя папиросиной, а некурящий Фрол, закутавшись от свежего, совсем не по-летнему холодного ветра в свою курточку, с любопытством смотрел на плывущие вдоль борта берега.
Он еще ни разу не был на Печоре. Из рассказов деда дхар вынес убеждение, что великая Пех-ра под стать хорошо знакомой ему Каме, а то и Волге. Вероятно, где-то севернее Печора была и в самом деле такой. Но здесь, у своих истоков, она напоминала скорее горную речку. Впереди то и дело мелькали черные подводные камни, вокруг которых кипели буруны, русло делало странные зигзаги, а у горизонта сквозь синеватый вечерний туман уже проступали невысокие, поросшие густым темным лесом уральские предгорья. Плыть по такой реке было нелегко, и Фрол успел пару раз изрядно переволноваться, пока не понял, что его бородатый спутник с диковинным именем – человек опытный и ходит здесь не в первый раз.
Чем дальше на юг, тем круче становились берега. Временами Печора текла словно в глубоком ущелье: солнце исчезало за поросшими темным еловым лесом склонами, и казалось, наступали сумерки. На берегах было абсолютно безлюдно. Лишь пару раз Фрол заметил черные, явно брошенные в давние годы избушки, и один раз на высоком откосе мелькнул высокий раскольничий крест. Дхар почувствовал странную, неведомую ему силу, шедшую от черного креста, но лодка свернула за поворот, и Фрол потерял его из виду. Он хотел спросить об этом у своего спутника, но, поглядев на угрюмое лицо Оюшминальда Савиновича, так и не решился. Они плыли долго, пользуясь бесконечным летним вечером. Очевидно, бородач спешил, а может, не хотел останавливаться на ночлег у пустынного берега. Наконец стемнело. Откуда-то из-за высоких холмов пополз туман, берег начал исчезать из виду, и Фролу стало не по себе. Внезапно он почувствовал себя так же, как когда-то в шумной Столице, куда попал впервые школьником. Там, в каменном лабиринте, среди огромной толпы, и здесь – на пустынной реке, среди чужих непонятных лесов – дхар ощущал себя маленьким и беззащитным. Но Фрол тут же одернул себя. Эта земля для него не чужая. Это страна предков, давняя отчизна «серых дхаров». И теперь он, потомок Фроата Великого и Гхела Храброго, возвращается сюда, чтобы увидеть то, что видели они. Эта мысль как-то сразу успокоила, и дхар уже совершенно невозмутимо глядел на белый туман, сползавший с берега и стелющийся по воде.
Наконец Оюшминальд Савинович свернул к берегу. Очевидно, он специально плыл сюда. Сразу же за прибрежными деревьями темнела избушка, и Фрол мысленно согласился, что ночевать здесь куда сподручнее, чем под открытым небом.
К ночи похолодало, но печь разжигать не стали, а развели у избы небольшой костер. Фрол извлек из рюкзака купленные в Столице консервы. Мужик, покачав головой, принес из катера внушительный кус копченого мяса и большую бутыль, заткнутую пробкой. Он вновь критически поглядел на Фрола и кивнул на бутылку. Дхар, усмехнувшись, извлек из рюкзака кружку. Его трудно было смутить коньяком князя Ухтомского, а уж перед такой привычной микстурой Фрол и подавно не испытывал ни малейшей робости.
Вскоре дело пошло веселее. Копченое мясо (мужик пояснил, что это кабанина) оказалось вполне к месту, да и самогон, к некоторому удивлению дхара, был не особо мерзким. Постепенно разговорились. Бородач не спрашивал Фрола, зачем тот едет в Якшу, следуя давнему местному обычаю, и дхар решил рассказать об этом сам. Правда, поведал не обо всем, ограничившись тем, что сообщил о живших в этих краях предках, выселенных в годы коллективизации. Желание повидать родину предков не могло вызвать удивление даже у Оюшминальда Савиновича. Немного позже Фрол добавил, что, по слухам, кто-то из его родственников бежал с этапа и ушел в лес.
Бородач задумался, потом уверенно заявил, что слыхал о чем-то подобном. Здесь и вправду в давние годы было несколько сел, где жили то ли старообрядцы, то ли зыряне. И действительно, несколько семей бежали от ГПУ в лес и жили там много лет. Во всяком случае он сам однажды видел этих беглецов и даже говорил с одним из них.
Фрол как бы невзначай упомянул о снежном человеке, и лицо его собеседника сразу же искривилось ухмылкой. По мнению Оюшминальда Савиновича, эти слухи распускали сами беглецы, чтобы к их убежищу не совались посторонние. Дхар не стал спорить, переведя разговор на проблемы экономических реформ в стране: не хотелось, чтобы его случайный спутник особо интересовался этим достаточно щекотливым моментом.
Проблемы политики реформ были должным образом обсуждены, бутыль наполовину опустела, а Фрол так и не решился задать бородачу самый простой вопрос: кто наградил его таким именем и что оно означает. Впрочем, перед сном, укладываясь на разбросанное в углу избушки старое сено, Оюшминальд Савинович, очевидно оценив сдержанность Фрола, сам открыл тайну. Оюшминальдом назвал его отец, комсомольский активист, проводивший в здешних краях коллективизацию. Имя достойного потомка Савина должно означать Отто Юрьевича Шмидта на Льдине – будущий Оюшминальд родился как раз после челюскинской эпопеи. Бородач со вздохом сообщил, что несколько раз пытался стать просто Осипом, но в конце концов привык, особенно после одного случая в Сыктывкаре, когда его благодаря имени приняли за шведа. Фрол остался невозмутим, но решил, что имя Фроат, хотя и напоминает, по мнению всезнайки Келюса, что-то иранское, звучит все же как-то скромнее.
