— Почему?
— Не знаю. Последнее время Савва Яковлевич вел себя необычайно осторожно. Чрезмерно осторожно! Словно боялся постороннего наблюдения, хотя его служба безопасности докладывала об обратном. Потом эта затея с Ангелиной. Я имею в виду меры перестраховки при ее убытии из Белого озера. Для чего было разыгрывать целый спектакль?
Луганский поправил Барсукова:
— Мне кажется, это был первый акт спектакля! Я не прав?
— О чем вы?
— Разве Ангелина Эдуардовна не принимала участия в захвате водителя переславской «десятки» в деревне Златово?
Пленник вновь попросил:
— Снимите, пожалуйста, наручники.
Генерал сделал вид, что не слышал просьбы адвоката:
— Ты не ответил на поставленный вопрос!
— Да! Да! Ангелина и выманила этого Пашина из его машины, которую остановили сотрудники ГАИ.
— Липовые сотрудники?
— Нет! Действующие!
— Кто они?
— Не знаю. Один — капитан, другой — сержант. Но с ними все дела вела Ангелина.
— Куда вывезли Пашина?
— На МКАД. Там его, оглушенного газом, замечу, что газ применила Лина, пересадили в неизвестную мне машину «Мерседес». Ангелина поехала с теми, кто находился в «мерсе», я же отогнал «Ауди» на стоянку, где заменил паленые номера на настоящие. Она и сейчас должна стоять там, если, конечно, Полесский не перебросил ее в другое место.
— Что за стоянка?
Барсуков назвал адрес.
Генерал опустил абажур лампы, продолжая при этом оставаться в тени, так что адвокат не мог его разглядеть.
— С этим ясно. Следующий вопрос: Моховская сотрудничает с Полесским под давлением последнего?
— Я бы так не сказал. По-моему, они неплохо ладят между собой.
— А как насчет похищения дочери Ангелины?
Барсуков выразил удивление:
— Похищение? Аллы? Бред какой-то! С чего вы взяли?
— Разве это не соответствует действительности?
— Нет, конечно! Да, девочку куда-то вывезли. Это было при мне. Ангелина тепло попрощалась с дочерью, сказав на прощание буквально следующее: «Езжай, доча, там тебе будет хорошо, и разлука наша не будет долгой! Соскучишься — звони!» Вот так!
— Где это — там?
— Честное слово, не знаю.
— С какой целью похитили Пашина?
— И этого не знаю. Поверьте, Полесский не столь откровенен со мной, как это вам представляется. Я, если можно так выразиться, мелкий клерк при нем, мальчик на побегушках, хотя считаюсь и адвокатом, и помощником. Он может заставить выполнить меня какое-либо поручение, но никогда не посвящает в цель того, что требует сделать.
Луганский задумался. Говорит ли адвокат правду или умело разыгрывает роль пешки? С одной стороны, в данных условиях врать ему не в жилу и он должен прекрасно это понимать. С другой — страх перед Полесским или собственная более значимая роль в общем деле бандитов заставляет Барсукова плести кружева. Что ж, придется надавить на «скромного адъютанта» босса. Генерал резко поднялся, вновь наведя лампу в лицо задержанного:
— Не верю я тебе, Барсуков, не верю! Мне кажется, ты не осознал всю степень той угрозы, которая нависла над тобой. Придется поговорить по-другому. Сейчас я уйду, мое место займут другие люди. Они выбьют из тебя все, что знаешь. Ты вспомнишь даже то, как родился! После чего умрешь. Здесь, в этом подвале!
Луганский повернулся, демонстрируя намерение выйти из помещения, но Барсуков закричал:
— Нет, нет! Не делайте этого. Прошу!
Генерал обернулся, сухо спросив:
— У тебя есть что добавить к вышесказанному?
— Я сказал вам правду! Клянусь, все, что знал!
Луганский повторил:
— Не верю!
Он уже взялся за ручку массивной железной двери, как Барсуков вновь остановил его. В голосе адвоката звучало неподдельное отчаяние:
— Прошу вас! Я и правда сказал все, что знал.
Генерал быстро вернулся к столу, процедив:
— Вот что, Барсуков, даю тебе последний шанс сохранить шкуру. Либо ты говоришь, в каких целях был похищен Пашин, либо… либо я ухожу, навсегда забывая о тебе. Минута на раздумывание. Время пошло!
Луганский отчетливо почувствовал острый запах мочи. Ба, да клиент, видимо, сделал в штаны! Что ж, это совсем неплохо.
Барсуков всхлипывал, но молчал.
Генерал заметил:
— Осталось десять секунд!
И адвокат заговорил:
— Ну… если это… слышал я как-то разговор Полесского с Храмовым!.. Бывшим офицером со стоянки… Они говорили об устранении кого-то… обсуждали тему убийства.
Луганский остановил Барсукова, видя, что тот впал в истерику:
— Стоп! Стоп! Пока достаточно, помолчи!
Генерал сел на прежнее место:
— Вот это уже другое дело, господин Барсуков!
Он выкрикнул за спину:
— Лихачев! Воды!
Почти тут же в камеру вошел человек в камуфлированном костюме. Он поставил на стол пластиковую бутылку.
Генерал приказал:
— Освободи задержанному правую руку.
Подчиненный выполнил распоряжение начальника.
Луганский подал Барсукову бутылку, сняв с нее крышку:
— Выпей воды!
Дрожащей рукой адвокат принял воду, тут же выпив ее.
Генерал отпустил человека в камуфляже, обратился к пленнику:
— А теперь, Вадим Михайлович, успокойся. Возьми себя в руки. Разговор продолжается. Сделай несколько глубоких вдохов, соберись с мыслями и членораздельно повтори то, что сказал о планируемом убийстве.
Барсуков свободной рукой вытер выступившие на лице крупные капли пота:
— Как-то, неделю назад, может, больше, точнее не скажу, я находился возле машины и был скрыт от аллеи, по которой имеет привычку прогуливаться Савва Яковлевич. В тот день он обходил свои владения вместе с Владимиром Храмовым, что меня удивило…
Генерал остановил Барсукова:
— Стоп, Вадим Михайлович. Кто такой Храмов и почему вас удивило его присутствие рядом с Полесским?
— Храмов — работник стоянки, подконтрольный одному из подчиненных Саввы Яковлевича, затем его повысили, как слышал, но при всем при этом он никак не стал той фигурой, которая была бы приближена к Полесскому. Их контакт меня и удивил.
— Продолжайте.
— Так вот. Шли они по аллее и меня не видели. Говорил Савва Яковлевич. Я слышал, как он спросил бывшего офицера, этот Храмов то ли майор, то ли капитан-десантник, сможет ли он обеспечить проведение акции устранения губернатора, какого, сразу отмечу, не скажу, не знаю, конкретно имя не обсуждалось, в том плане, который для этого разработан. Храмов ответил твердо: сумеет, если сам будет кем-то прикрыт. Полесский заверил офицера, чтобы он не беспокоился. Далее они удалились, и я не имел возможности слышать продолжения разговора.
