Надежда исчезла. Згур уже хотел возвращаться, чтобы не оставлять Черемоша одного, но все же в последний миг передумал и попросил проводить его к бабкиной внучке. Жизнь приучила — бороться надо до конца, даже когда от надежды не осталось и тени.
Бабка обитала в простой землянке. Згур, ожидавший увидеть что-нибудь необычное — хотя бы сушеную жабу под притолокой, разочарованно вздохнул. Наверно, бабка Гауза — обычная знахарка, а ее внучка разве что травы сушить обучена. Самой Ластивки в землянке не оказалось, и соседи, оставив Згура одного, поспешили к реке, где, как им думалось, и следует искать бабкину внучку. Згур вздохнул и присел на старую колченогую скамью. В землянке было прохладно и сыро, вязкая тишина навевала сон. Странно, зачем нужно жить в этих норах? У них в Крае давно забыли о землянках…
— Здравствуй!
Он не удивился, хотя голос донесся не от входа, а почему-то из глубины. Згур обернулся и вновь вздохнул — девчонка. Маленькая девчонка лет двенадцати. Короткое белое платье, из-под которого торчат худые босые ноги, на тонкой шее — ожерелье из светлых бусин, длинные светлые волосы ниже плеч, конопатый плоский нос. Разве что глаза хороши — огромные, темные, словно ночь…
— Здравствуй, Ластивка! Хотела меня удивить?
— Да-а, — бабкина внучка была явно разочарована. — Не получилось, да? Извини, просто хотелось, чтобы ты мне больше верил…
Она огорченно вздохнула, и Згур понял, что пора прощаться. Худую девчушку не стоит вмешивать в такое.
— Извини, что потревожил. Ты… Пожалуй, мне уже не помочь…
Он встал, повернулся к двери.
— Тебе — нет. А той, которую ты хотел убить? Слова ударили, толкнули вперед. Згур с трудом устоял на ногах, закусил губу. Чаклуны! Не зря мама их боится!
Темные глаза взглянули в упор, но вот Ластивка моргнула, виновато улыбнулась:
— Ой! Я не должна была этого говорить, да? Извини, я еще не умею. Просто ты так странно светишься…
Згур поднес руки к лицу, вздохнул, покачал головой:
— Свечусь, значит? Хорошо, Ластивка, считай, что убедила…
Девчушка собралась быстро. Для этого понадобилось лишь достать из темного угла огромный мешок, набитый чем-то необыкновенно тяжелым. Ластивка попыталась взвалить его на плечи, но Згур, конечно, не позволил, и вскоре они уже шли по дороге, ведущей на полночь. Времени хватило как раз для подробного рассказа. Ластивка не перебивала, лишь время от времени задавала короткие, но очень точные вопросы. И голос, и тон были такими, что Згуру начало казаться, будто рядом с ним — не бабкина внучка, а сама старая Гауза. Впрочем, и это не очень удивило. Он сам стал кметом в двенадцать, а Ластивку, наверно, с младых ногтей ворожбе учили. Пару раз, во время коротких привалов, он искоса поглядывал на свои руки. Нет, хвала Матери Болот, еще не светятся! Выходит, чаклуны видят человека именно так?
Сама девчушка ничего не рассказывала, но из ее вопросов Згуру стало ясно, что Ластивка слыхала и об Ичендяке, и о его делишках. Лишь когда он поведал о яде, которым были напоены «жала», девчушка сердито нахмурилась.
Когда же речь зашла о кувшине, ее лицо слегка побледнело, а у рта легли неожиданные, совсем взрослые, складки.
Черемош заметил их еще издали, бросился вперед, но, не добежав десяти шагов, замер. Стало ясно — он ждал кого-то другого. Згур прикинул, каким светом светится чернявый, и вновь пожалел парня.
— Это Ластивка, — пояснил он, когда они поравнялись. — Она нам поможет… Попытается…
На лице парня все можно было прочитать без всякого чаклунства. Ластивка покачала головой:
— Ты напрасно ругал ее, Черемош. Она слышала, и ей стало хуже…
Челюсть у чернявого отвисла, и Згур понял, что девчушка не ошиблась.
— Но… — Лицо Черемоша дернулось, словно от боли. — Я… Я не хотел! Просто…
— Она не виновна в том, что случилось, — как и вы все. Згур, эту девушку нужно вынести наверх.
Уладу уложили на сложенный вдвое плащ. При свете дня лицо девушки уже не казалось серым. Оно было желтым, с черными пятнами под глазами и у побелевших губ. Можно было подумать, что Улада уже мертва, и мертва не менее суток. Не выдержав, Згур прикоснулся к запястью. Пульс бился — еле заметно, почти неслышно.
Ластивка между тем занялась мешком. На траву легло что-то большое и круглое, со странными бляшками по обшитым кожей краям. Затем — тяжелый балахон, тоже кожаный, расшитый цветным бисером. А следом пошли камни — белый, черный, серый и какой-то пестрый. Последней появилась чаша, большая, тонкой румской работы, с красными узорами по черным бокам.
Спрашивать Згур не решился. Похоже, девчушка свое дело знает. Между тем Ластивка занялась крючком. Прикасаться руками не стала, но разглядывала долго, со всех сторон. И лишь после этого подошла к Уладе. Тонкие ладони замерли над неподвижным лицом, затем Ластивка осторожно провела руками над грудью, после чего резко тряхнула ладонями.
— Серебро у вас есть?
— Сколько ты хочешь? — Згур потянулся к поясу, где висел кошель, но девчушка покачала головой:
— Не мне. Надо будет кое-что купить. Но прежде…
Она задумалась, темные глаза смотрели на Уладу. Затем последовал тяжелый вздох:
— Я еще плохо умею, может не получиться. Но если не попробовать, к утру она умрет… Мне нужна помощь. Вы готовы?
— Я? Да все, что нужно… — Черемош вскочил, подался вперед. Ластивка улыбнулась.
— Хорошо. Пойди в село, там в доме под соломенной крышей живет дед Карас. Купишь у него черного петуха. Он будет предлагать тебе других, но ты купи обязательно черного, с черным гребнем. И не торгуйся. А будешь назад идти — не оглядывайся, даже если позовут. Запомнил?
Черемош кивнул, хлопнул себя по поясу, бросил быстрый взгляд на Уладу…
— Я мигом!
Згур проводил глазами чернявого, который не шел — бежал, затем, усмехнувшись, повернулся к чаклунье.
— Я не наузник, Ластивка, но мне почему-то кажется, что дело не в петухе. Ты хотела поговорить?
— Да… Твой друг… Он ее любит, с ним говорить трудно. К тому же ты старше, и намного.
— Мы погодки, — удивился Згур, но девчушка покачала головой:
— У каждого свои годы. Ты — старше, с тобой говорить легче… Ты не ошибся, Згур, душа Улады уже не здесь. Если бы вы не трогали крючок…
Згур еле удержался, чтобы не ударить кулаком по земле. Мать Болот, какой же он дурак! Почему он не догадался сразу, еще ночью, когда увидел проклятый кувшин!
— Я проведу обряд, бабушка меня учила и… это не очень сложно. Обряд вызывания души. Ее душа еще недалеко, если она услышит, то вернется…
Ластивка замолчала, и это молчание сразу же не понравилось Згуру. Если услышит… Если?
— Ты думаешь… — начал он. — Она…
