Конечно, преимущество в занятии господствующих высот и внезапность атаки десантников с фронта и склонов сыграли свою роль, но кардинально переломить сложившуюся угрожающую обстановку не могли.
Десант попал в капкан.
И вырваться из него можно было, только собрав все силы в единый кулак и идя на прорыв в тыл «духов». Отход или переход к позиционному бою в ожидании сил поддержки означали бы неминуемую гибель батальона. Силы десантников таяли, а «духи» все продолжали получать подкрепление, хрен их знает, откуда бандитов черт нес! И теперь уже сами душманы занимали господствующие высоты, вытесняя десантников к кишлаку. Появились, правда, вертолеты огневой поддержки «Ми-24», но только для того, чтобы сгореть в небе от американских зенитных комплексов «стингер». Штурмовая авиация помочь ничем не могла из-за плотного контакта десантников и «духов».
Оставался один выход – прорыв, выход из ущелья и организация круговой обороны на плоскогорье. Туда можно было и выбросить помощь! И такой маневр командованием моджахедов не просчитывался, так как шансов на успех имел ничтожно мало. И противоречил всякой логике. Но маневр был применен! К тому времени погибли и комбат, и начальник штаба, и решение пришлось принимать командиру первой роты, Лехе Фомину! Он его принял, первым поднявшись в штыковую. За ним последовал и весь оставшийся в живых личный состав батальона.
И они прорвались, вышли на плато, где уже высадился второй батальон их полка, а штурмовая авиация вакуумными бомбами отработала отставших «духов».
Фома вывел людей, спас более сотни жизней молодых ребят, сам же получил смертельное ранение в голову.
Он еще жил, когда его вносили на носилках в санитарную «вертушку».
А на следующий день из полевого госпиталя пришло сообщение: гвардии старший лейтенант Фомин скончался, не приходя в себя, еще на борту вертолета. Это было жарким днем 21 июля 1983 года, когда Лехе недавно исполнилось всего двадцать четыре года и через двое суток он должен был убыть в очередной отпуск.
Вспоминая события двадцатилетней давности, Николай не заметил, как к могиле подошел Великанов.
И вздрогнул, услышав неожиданное приветствие:
– Здорово, мужики! Вот и я! Извини, Коля, прости, Леша, служба задержала.
Он обратился к Рыбанову:
– Ты давно здесь?
– Достаточно, чтобы вспомнить тот проклятый бой!
– Понятно! Наливай, что ли? У меня сегодня времени в обрез! – попросил подполковник.
Николай разлил водку по двум стаканам.
Выпили, закусили, закурили.
– Сам-то как? – спросил Николая Семен.
– Плыву по течению.
– Зря ты вот так, Коль…
– Чего зря? – вдруг окрысился Рыбанов.
– Плюнул на себя, вот чего!
– Сень! Давай договоримся, что свои проблемы я буду решать сам, а? Ты прекрасно видишь, жизнь у меня не сложилась. И что-либо изменить уже нельзя. Да я и не хочу ничего менять, понял?
Великанов хотел перебить друга, но тот не дал:
– Не надо, Сень! Знаю, что скажешь. Что и хата есть, и здоровьем бог не обидел, и баб одиноких вокруг много… не надо! Все из перечисленного в достатке, только в душе у меня пусто. Нет цели! Прошел день, и хрен с ним! Просьба к тебе одна, сдохну, похорони рядом с Фомой? Тут и место есть, и все оформить в твоих силах!
Подполковник укоризненно покачал головой:
– Нет, Коля, у тебя точно крыша съехала! Тебе и сорока пяти нет, а ты о чем думаешь?
Николай ничего не ответил, выбросил окурок. Тут же прикурив новую сигарету, достал вторую бутылку водки, открыл ее, молча разлил.
– За что вторую выпьем, страж безопасности? – спросил он.
– За тебя! – отрезал Великанов. – Чтобы наконец прошел твой депресняк!
– Да? Ну как скажешь, за меня так за меня!
Выпили.
Подполковник о чем-то задумался.
И вообще, с самого появления здесь Сеня был каким-то не таким. Но Николай пока ничего не спрашивал, они сидели молча, курили и глядели, как ветер колышет на могильной плите ярко-красные гвоздики. Семен задумчиво произнес:
– Да…
Тут Рыбанов и спросил:
– У тебя тоже неприятности, Сень? Семья?
– А? – очнулся от раздумий подполковник. – Нет, с семьей все в порядке, Оля привет тебе передает.
– Взаимно. А чего захмурел сегодня? Или от меня заразился?
– Не говори глупостей, Коля!
Семен встал.
При его крупной комплекции долго на маленькой лавочке не просидеть. Он прошелся вдоль ближних могил, помог какой-то женщине поправить плиту памятника. Вернулся к Рыбанову, встал у столика.
Николай за это время налил в стаканы остатки второй бутылки. Семен посмотрел на спиртное, ничего не сказал.
Рыбанов спросил:
– На службе напряги, Семен?
– Да как тебе сказать…
– Как есть, так и говори, если можешь, конечно.
– Сказал бы, если мог.
– Ну тогда вздрогнем по последней?
– Давай!
– За тех, кто остался в горах Гиндукуша и Чечни!
Не чокаясь, выпили.
Подполковник спросил:
– Мне пора, Коль, тебя подвезти до дома? Я на машине.
– Спасибо, Сень, не надо, я еще посижу с Фомой. Мне спешить некуда.
– Тогда до встречи. Спи спокойно, Леха. Мы помним тебя. А ты, Коля, как в себя придешь, позвони. На работу нормальную устрою…
Подполковник Великанов пошел к центральной аллее.
Рыбанов проводил его взглядом, пока тот не скрылся в лабиринтах кладбища.
Откуда-то сзади подошел неопрятного вида человек неопределенного возраста. Местный бомж. Спросил:
– Бутылочки пустые не позволите взять?
– Да забирай!
– А перекусить чего не найдется? Я с могил не беру, если только подаст кто!
– Голоден?
– Да!
Водка, несмотря на то что выпито было немало, особо не взяла Николая, так, непонятно что в голове. А он сегодня решил напиться. Повода не было, он ему и не нужен был, просто решил – и все! А значит, сделает! Он спросил бомжа:
– За водярой слетаешь? Тот ответил с готовностью:
– Какой базар?.. Только двадцатку бы сверху за ноги, а?
Николай предупредил:
– Принесешь пузырь, стольник дам, только смотри, не паленки какой. А двадцатку на, держи!
