— Вы, конечно, понимаете, насколько мне трудно в этом
признаться, — встрял Перескоков, — но лично мне понравилась идея
коллеги Шпулькина…
— Ну да… — задумчиво кивнула ему примадонна.
— Что за идея? — спросил Стас.
— Не важно! — встрепенулась прима. — Это все
потом! А сейчас — работать! — Она хлопнула о стол пачкой
листов: — Вот тексты, выбирайте.
Мы со Стасом взяли по бумажке, я стал читать, и у меня глаза
полезли на лоб. Это была длиннющая песня, но мне хватило первого куплета:
Нет свободы молодым,
Миф — «свобода», ложь и дым!
Но свободе я учусь:
Где хочу, там и…
Я поднял мрачный взгляд на примадонну, и она, поймав его,
затараторила:
— Это такая тяжелая роковая баллада в стиле Хрипелова.
А припев — народный, пипл схавает!
Я прочитал припев. Он действительно был знаком мне с
начальной школы:
Хорошо быть кисою,
Хорошо собакою…
— Я уже слышала фонограмму! — сообщила Самогудова
с воодушевлением, — там в припеве после каждый строчки такой крутой
хардовый риф!
И она прорычала:
Хорошо быть кисою,
О! Оу! Оу! О!!!
Я глянул на Стаса. Вид у него был перепуганный.
— Костя, — сказал он. — Это кошмар. Послушай:
Расскажу я вам, мальчишки:
Мальчик жил, он смелым был,
Раз он, расстегнув штанишки,
Лес горящий потушил…
— Почему же это кошмар? — возразила
Самогудова. — Очень проникновенная позитивная песня. Ведь напрочь куда-то
ушла из нашей жизни героика. А кто же будет воспитывать молодежь, если не
мы — деятели культуры?
Я схватил еще листочек и прочитал вслух:
Мы друг друга полюбили,
Невзирая на ландшафт,
Мы еще грудными были,
Писались на брудершафт…
— Кто пишет вам эти частушки?! — вскричал Стас.
— У нас целый штат прекрасных поэтов, — отозвалась
Самогудова. — Пушкин отдыхает. Тема мочеиспускания раскрыта со всех
сторон, она просто выработана, как золотая жила! И всего за одну ночь.
— Но при чем здесь ландшафт?! — рявкнул я.
— Как это при чем? — пожала плечами прима. —
А ты сочини рифму на «брудершафт». Поэзия, милочка моя, это великое таинство…
Но лично мне больше всего нравится вот это… — Она взяла листочки, немножко
покопалась в них, наконец, выдернула один и, по-рэперски жестикулируя,
речитативом продекламировала:
Ты помнишь, чувак, мы курили траву,
Теперь за траву голову оторву.
Ты лучше, чувак, бы отлил бы в нее,
Так эк'ологичнее, блин, ё-моё!..
— Смело! Современно! — сама же оценила она.
— Супер! Просто супер! — запрыгал на табуретке
Перескоков. — Мы порвем эту страну, как грелку!
Я не знал, что и сказать. Но вовремя пришел в себя Стас:
— Лично я никуда не полечу, — сказал он. — Ни
на какие гастроли.
— Я тоже, — кивнул я, как мне казалось, твердо.
Но вечером мы как миленькие погрузились в лимузин
Перескокова и двинулись впереди целой автоколонны, везущей звезд эстрады, в
направлении аэропорта Шереметьево. Взялся спасать мир, не бойся описаться…
— Но ведь самолеты теперь не летают, — удивился
Стас, когда мы медленно-медленно продвигались через окружавшую здание аэропорта
толпу народа с флажками и плакатами «We Love Тот-Того!!!», «I love пи-пи!!!» и
даже «Тот-Того, мы пи-пи с вами!» Они были всюду, даже на крыше.
— Нам ужасно повезло, — сообщил Перескоков,
сидевший напротив нас. — Мой пилот однажды побывал на концерте моей бывшей
группы и, естественно, оглох. Ничегошеньки теперь не слышит. Так что он летать
не боится.
— А как же он по радио переговаривается? Со всякими там
диспетчерами? — спросил Стас.
— А зачем? — удивился Перескоков. — Это было
нужно, когда небо кишело самолетами и на посадку неизвестно было куда идти:
вдруг там кто-то уже есть. А сейчас и в небе чистота, и взлетные полосы все
свободные, садись — не хочу.
— А для чего здесь столько народу? — продолжал
расспросы Стас.
— Это ваши фанаты, — пояснил Перескоков.
— Да откуда у нас могут быть фанаты, если мы еще ни
разу не выступили?!
— Это все, друг мой, дело техники, — сказал
Перескоков, — мы профессионалы или где?
Он достал свой мобильник, приставил его к губам и артистично
объявил:
— Внимание, диспетчерским службам и всем, всем, всем,
кто пришел сегодня проводить своих любимцев в турне по дремучим глубинам нашей
великой страны! Говорит Вениамин Перескоков. Просьба не путать с Перископовым…
По тому, как от его негромкого голоса завибрировали
пуленепробиваемые стекла машины, и по легкому эху, которое пробивалось из-за
них, я понял, что его речь транслируется через громкоговорители на всю площадь.
— …Встречайте! Звездный кортеж возглавляет лимузин
суперсовременной группы «Тот-Того», и я, Вениамин Перескоков, просьба не путать
с Перископовым, ее генеральный продюсер! — продолжил наш скромный
конферансье, а затем принялся по очереди объявлять остальных участников тура,
въезжавших через служебные ворота на аэродром. Тут, словно припаркованные
автомобили, в ряд стояли десятки громадных разноцветных авиалайнеров.
Когда Перескоков закончил, небо над аэропортом озарилось
разноцветными огнями, и прозвучал запоздалый треск фейерверка. Неизвестно
откуда появились служебные машинки с желтыми мигающими маячками, а вслед за
ними, объезжая хоровод лимузинов, прополз очень низкий желтый тягач с большими
колесами, тащивший за переднее шасси средних размеров реактивный самолет
советского образца.
К нему придвинули трап, и дверь нашего автомобиля отворил
улыбающийся стюард в аэрофлотовской форме. Из прохладного кондиционированного
воздуха салона мы вышли на пропахший техникой жаркий ветер и зашагали по
асфальту.
Раньше всех на трап полезла Клавдия Самогудова, своим зычным
голосом перекрывая оглушительный гул самолетных двигателей:
— Я хочу сидеть в кабине!
— Клавочка, я с тобой! — ломанулось за ней
длинноносое «дитя порока».
После них на борт поднялся пожилой много раз заслуженный
артист Комбинезонов с лицом мафиозного главаря под курчавым париком.
— Костя, я боюсь, — шепнул мне на ухо Стас.
— Я тоже, — кивнул я, чувствуя, что от волнения у
меня начинает дергаться глаз. — От этих уродов можно всего ожидать. Надо
было нам настоять, чтобы тур был железнодорожным.
