В кабине мигал красный аварийный свет. На панели маячила
надпись «Взять управление». Пилот храпел, развалившись в кресле. Я изо всех сил
хлопнул его ладошкой по лысине. Он сделал такое движение рукой, словно
отмахнулся от мухи, и что-то неразборчиво промямлил.
И тут я увидел, что по полу у него под ногами катаются
пустые бутылки из-под коньяка и пепси. Господи, да он же в стельку пьян! Он
жрал коньяк, а эта добренькая дура пила с ним пепси-колу! И небось песни с
носатым орали…
Я схватил пилота за грудки и принялся изо всех сил трясти
его. Он приоткрыл глаза и снова что-то промычал. В панике я стал лупить его по
щекам.
— Просыпайся! Просыпайся, гад, мы падаем! — вопил
я, прекрасно сознавая, что это бессмысленно, ведь летчик-то глухой. —
Возьми штурвал, мерзавец!
— Ах, штурман, — вдруг промямлил тот и неуклюже
отмахнулся. — Прошу вас, воздержитесь от рукоприкладства.
Тут кабину накрыла тень. Я бросил взгляд в окно и увидел,
что мы уже совсем низко скользим вдоль лесистого склона. Рывком я выдернул
пилота за грудки из кресла, бросил в проход, занял его место и схватился за
тугой непослушный штурвал. По мере того как я, словно вожжи, тянул его на себя,
машина стала медленно задирать нос. Меня вдавило в сиденье, я ощутил легкое
сотрясение и услышал треск. Самолет коснулся хвостом верхушек деревьев,
догадался я.
И тут же случился ужасающий удар. Меня впечатало в штурвал,
а нос самолета погрузился в грохочущую тьму. Сквозь разбитые окна в кабину
градом влетели какие-то обломки. Перекрывая предсмертный рев двигателей,
раздался громовой взрыв, и все озарилось огнем.
Я выпал из сиденья в проход, прямо на пилота, скатился с
него и почувствовал, как меня больно прижало боком к каким-то выпуклостям под
приборной доской. Я попытался слезть с них, но мне показалось, что я вешу целую
тонну…
Вокруг трещало и скрежетало, видно, самолет катился, скребя
корпусом о землю. Тряхнуло… И вдруг наступила такая пронзительная тишина и
такая легкость, что я было решил, что все-таки умер. Но боль в боку заставила
понять, что это не так.
Стараясь не наступать ладонями на ошметки стеклопакета, на
какие-то щепки и даже ветки, я пополз по наклонному полу развороченной кабины,
так как лежали мы, по-видимому, слегка завалившись набок.
Меня колотила нервная дрожь, в ногах и в животе то и дело
возникала сосущая слабость, в голове гудело. Но все-таки мы приземлились и
все-таки остались живы. А еще неизвестно, что было бы, не возьми я в последний
момент штурвал в свои руки…
Вдруг я услышал абсолютно трезвый голос пилота:
— Ну и кто так садит самолет?
Придерживаясь за сиденье, я поднялся и хотел со злости как
следует пнуть его. Но он лежал все так же с закрытыми глазами и просто бредил.
— Это был ваш последний полет, штурман, — не
открывая глаз, сказал он саркастически: — Вы уволены…
Через разгромленную студию я осторожно двинулся в салон.
Разрушений там практически не было. Похоже, все были живы-здоровы и даже более
того, тут, словно в плацкартном вагоне во время посадки, царил приглушенный, будничный
базар.
— Ты, главное, Веничка, не расстраивайся! —
кудахтала Клавдия Самогудова. — Самолетик был уже старый, потрепанный… С
таким проектом, как «Тот-Того», ты себе десять новых купишь!
— Это просто безобразие! — сурово вещал
Шпулькин. — Кто отвечает за транспортировку в турне? А если мы все будем
так выполнять свои обязанности?
— И какие это у тебя обязанности?! — огрызнулся
Перескоков. — Критиковать мы все горазды!..
Кто-то схватил меня за рукав. Я подпрыгнул от неожиданности.
Это был Стас.
— Костя, ты в порядке?
— Кажется, да… В башке только звенит и боком треснулся…
Надо срочно сваливать отсюда, а то рванет еще!
— Не-не-не, — быстро помотал головой Грелкин.
Глаза у него были как два блюдца и еле помещались на лице. — Я в окошко
видел: крылья с баками уже отвалились и взорвались раньше.
— Точно? — усомнился я.
— Точно-точно, — снова покивал он
взволнованно. — Я полагаю, нам не следует никуда выходить. Нужно
оставаться здесь и ждать.
— Чего? — протянул Стас с сомнением.
— А — старателей, бэ — карателей, це —
эмчеэсовцев-спасателей! — выпалил тот.
— Це — спасателей! — обрадовался Стас.
— Ответ правильный! — воскликнул Грелкин. —
Вы переходите на следующий уровень!
— Да! — сделал победный жест Стас.
— Но ведь за полетом никто не следил, — вернул я к
реальности этих перевозбудившихся любителей телевикторин. — Нас могут
хватиться только через несколько дней. А то и вовсе не хватятся.
— Хватятся, — уверенно вклинилась в разговор
прима. — О нашем гастрольном туре по всем каналам кричат.
— И что, спасатели пойдут искать нас пешком?
Вертолеты-то не летают.
— Даже если так, куда мы сейчас среди ночи попремся?
— Осмотреть самолет все равно нужно, — сказал
я. — Вдруг баки с топливом горят близко, и пожар может добраться до нас?
— Оглядеться, может, и надо, — согласилась
прима. — А то в окнах ни хрена не видать. Только не ты пойдешь, а
кто-нибудь не такой важный.
— А вот не надо таких намеков! — вскричал Грелкин.
— Нет, пойду я! — твердо сказал я.
— И я! — поддержал Стас. — Мы вместе пойдем.
И даже не спорьте, бесполезно.
— Как мне надоели эти вечные капризы дебютантов! —
возвела глаза к небу Самогудова. — Ладно, идите. Но уж, пожалуйста, будьте
осторожны. Ведь если мы, к примеру, Лелика потеряем, то и не почешемся, а вот
если вас, тогда весь проект — насмарку!
Двери оказались заклинены. Примадонна нашла возле одного из
кресел запасный выход, но и его открыть тоже не получилось.
— Может быть, мы завалились на двери? —
предположил Стас.
— А с другой стороны дверей нет, — с победным
видом развела руками прима. — Так что сидите.
— Мы можем выбраться через кабину, — возразил
я. — Там все окна разбиты. Кстати, осмотрите пилота, он вроде цел, но кто
его знает.
…Светало. Я думал, что мы рухнули в лес, но оказалось, что
самолет, похожий без крыльев на гигантский тюбик, лежит на кочковатой поляне
среди кустарника и небольших елок. Далеко позади, на склоне холма полыхал
какой-то барак, и от него поднимался столб темного дыма. Пожар освещал часть
пробуравленной нами ложбины с поваленным^ по сторонам деревцами. Немного пройдя
вдоль нее, мы увидели на фоне пожара силуэты коров.
— Слава богу, — сказал Стас. — Если есть
коровы, значит, где-то рядом есть и люди.
