— Думаю, в этом нет необходимости, — сказал
пилот. — По моим расчетам под нами должна быть степь. В крайнем случае
сядем, переждем грозу, обсохнем и отправимся дальше.
— Но, господин Кречет, ведь это может затянуться и на
несколько часов?! — понизив голос, сказал Перескоков с тихим ужасом в
голосе. — Коллега Перископов нам этого не простит… Нас поджимают
сроки… — Коллегу Перископова он явно боялся сильнее бури, шторма,
землетрясения и всех прочих стихийных бедствий, вместе взятых.
— Ну-у, — протянул пилот и пожал плечами, —
вы, конечно, можете попробовать выбросить самые тяжелые коробки. С разрешения
губернатора, естественно. Тогда, возможно, садиться и не придется.
Перескоков ринулся в салон и, даже не думая что-то
спрашивать у Вольфрама, принялся таскать ящики к выходу. Я решил ему помочь,
позвал Стаса, и мы распахнули дверь. В гондолу ворвался мокрый ветер, он
подхватил и заставил летать по салону бумаги Вольфрама. Бедняга бросился ловить
их, но, увидев, что мы со Стасом собрались выбрасывать его коробки, забыл о
документах и стал метаться между нами и Перескоковым.
— Что вы делаете?! — стонал он. — Ведь этому
всему цены нет! Расхитители! Стойте! Только не бальзам! Ну, дайте я вытащу хотя
бы пару бутылочек — чисто для себя…
Вся эта кутерьма застопорила наши действия, и мы так и не
успели выбросить во тьму ни одного ящика, когда гондола довольно основательно
стукнулась обо что-то днищем. Мы со Стасом повалились в проход, а наш
телохранитель, так, по-моему, и не проснувшись, выпал из кресла в открытую
дверь. Я подполз к проему и немного высунулся, чтобы посмотреть, куда он упал.
Но тут меня с головой накрыла пенистая морская волна. Едва я успел сообразить,
что мы легли брюхом на воду, как волна, откатившись, смыла меня наружу.
Канув в холодную пучину, я ощутил, как вода ударила мне в
нос, и по лицу заскользили шершавые пузыри. Я задел рукой какую-то мерзкую
ржавую железяку на илистом дне, а через мгновение оказался на поверхности,
кашляя, протирая глаза и с трудом удерживаясь на плаву. «Вот так степь», —
только и подумал я.
Было темно, и отчаянно хлестал ливень. Я явственно слышал,
как капли упруго барабанят и по дирижаблю, но не видел его. Зато разглядел
коробки, которые плавали вокруг. По-видимому, их смыло вместе со мной. Я
уцепился за один из ящиков, и это помогло мне не пойти ко дну снова. Вдруг
ливень как-то изменился, стал реже, но крупнее, я поднял взгляд и обнаружил
медленно плывущую надо мной гондолу с тускло светящимися окнами и дверным
проемом. С нее, как с крыши дома, вода стекала толстыми струями.
И тут же я увидел нашего телохранителя: он болтался надо
мной, ухватившись за дверь. Но совсем недолго: мгновение спустя его втащили
внутрь. Я машинально попытался дотянуться до днища, но понял, что это мне не
удастся: я и плавающие вокруг ящики сыграли роль балласта, и «Крюгер»,
полегчав, основательно приподнялся. Меня охватило отчаяние.
Вдруг краем глаза я заметил, как что-то большое и темное
шмякнулось о воду рядом. Я стал испуганно вертеться по сторонам, затем замер и
прислушался. И тут кто-то, вынырнув прямо передо мной, крепко сдавил меня
поперек туловища — то ли осьминог щупальцами, то ли акула челюстями! Я
оцепенел от ужаса.
— Держись, щенок! — раздался над моим ухом злобный
голос. Я вскрикнул от неожиданности и вцепился в говорящую акулу обеими руками.
Тут же раздался свист, словно взмахнули плеткой, и меня выдернуло из воды. Еще мгновение,
и я сообразил, что лечу за махиной «Крюгера» в обнимку с Перископовым! Как и в
резиденции Вольфрама, он воспользовался своими волшебными нитями.
Наконец мы достигли кабины.
— Обхвати меня ногами и руками! — крикнул
суперпродюсер и легко, как акробат партнершу, закинул меня за спину. Ну и
силища! Я вцепился в него, как детеныш лемура в мамочку, а он, каким-то
загадочным образом не падая, побежал по мокрому днищу гондолы к двери. Впрочем,
я ведь уже видел, как он бегал по потолку.
Как только мы достигли входа, меня подхватили руки друзей и
втащили в салон.
— Ура!!! — закричали хором Стас, Перескоков и
Вольфрам, захлопали в ладоши и принялись было обнимать меня, но я был такой
мокрый и холодный, что они тут же оставили эту затею. Стуча зубами, я сбросил с
себя одежду, закутался в одеяло и упал в кресло.
— Спа-па-па-пасибо! — выдавил я из себя, обращаясь
к Перископову. Тот скосил на меня свирепый глаз и хрипло отозвался:
— Заткнись!
Я вздохнул и подумал: «Характерец у него, конечно, не ахти.
Но о людях надо судить прежде всего по делам. А по ним он ведь выходит
настоящим героем…» Предложить ему тоже раздеться и просушить трико я не
рискнул. Наверное, он такой крутой, что не чувствует ни холода, ни вообще
каких-либо неудобств. Вот какие удивительные люди меня окружают!
Мне вдруг стало так уютно, и я почувствовал себя в такой
безопасности, в какой не ощущал себя даже дома. Потому, наверное, что дома я и
в опасности себя никогда не чувствовал… К тому же Вольфрам вдруг тихонько
затянул, а остальные подхватили:
We all live in a yellow submarine,
Yellow submarine,
Yellow submarine!
[4]
Этот разудалый марш идеально подходил к моему настроению. Не
хотелось бы, конечно, чтобы наш желтый летательный аппарат оказался под водой,
но, сквозь дрему подумав об этом, я не испугался, а почему-то, наоборот, тихонько
захихикал и уснул.
Глава девятая
Перископов — учитель…
— Подъем! — разбудил меня голос Стаса. —
Приехали!
Я открыл глаза. Салон был наполнен ярким солнечным светом,
все окна были распахнуты настежь, а прямо под нами виднелись песчаные барханы и
огромные серые пирамиды.
— Вот это класс! — не удержался я, разглядывая
одно из семи чудес света. К ближайшей пирамиде тянулась длинная цепочка
верблюжьего каравана. — А я-то думал, это только раньше тут на верблюдах
ездили… — удивился я, натягивая костюм, просохший в знойном дыхании
пустыни.
— Раньше и ездили! — сварливо подтвердил
Перископов. — А это не настоящий караван, а туристический. Тут уже давно
все ненастоящее.
— Ну пирамиды-то настоящие! — воскликнул Стас
уверенно.
— Да?! Плохо ты знаешь арабов.
— Почему арабов? — удивился я. — Арабы живут
в Арабских Эмиратах, а в Египте живут египтяне…
— Арабы живут везде! — отрезал Перископов таким
тоном, что перечить ему мне не захотелось.
— Город! Я вижу город! — раздался радостный крик
Вольфрама. Он вглядывался в горизонт через огромный морской бинокль.
Посмотрев в том же направлении, я тоже, и без всякого
бинокля, увидел город. С первого взгляда в глаза бросилось разительное отличие
между золочеными дворцами отелей его красочного центра и окраиной, сплошь
состоящей из каких-то руин и низеньких недостроенных домиков.
