Нравится такой сюрприз
Не только детворе…
Кис-кис, брысь,
Кис-кис, мяу!
Горгона остановилась как вкопанная.
Кис-кис, брысь,
Кис-кис, мяу!
Горгона повернулась к нам. «Будет нам сейчас сюрприз, —
подумал я мрачно, — будет и кис-кис, будет и мяу…» Но старуха молчала. На
короткий миг в ее глазах мелькнул настоящий ужас. Потом они вдруг остекленели,
как у куклы. Потом исказился, обнажая золоченые челюсти, рот:
— Ага! Хулиганите, — констатировала она голосом
Бабы Яги, искоса смерила нас взглядом и стала копаться в своей чудовищной
торбе. — «Сникерс» хотите?
Мы, признаться, несколько растерялись и не нашли, что
ответить. Наконец она выудила помятый батончик, сдула с него какой-то мусор и,
щурясь на один глаз, добавила:
— Шоколадочку американскую?
— Нет, спасибо, бабушка, — сказал я, чувствуя, как
волосы у меня встают дыбом.
Мы разом поднялись со скамейки и быстрым шагом двинулись к
подъезду.
— Не хотите, как хотите! — крикнула Горгона нам в
спину. — Сама съем, не побрезгую!
— Уф-ф, — выдохнул Стас на лестнице. — Ужас.
Мне так страшно никогда в жизни не было.
— Мне тоже, — признался я.
— Но заметь, — сказал он. — Мы-то — не
добреем!
— Не добреем, — согласился я. И тут же
засомневался: — А точно?
— Точно, точно, — сказал Стас. — Хочешь, я
тебе по башке дам?
— Нет, не стоит, — покачал я головой. — И так
верю.
— А знаешь что? — встрепенулся Стас. — А ведь
в мире, получается, еще довольно много нормальных людей осталось!
— С чего это ты решил?
— Раз все из-за песенок, то ведь есть глухие! Они-то
Леокадию не слышат!
Нет, все-таки Стас у меня — голова! Мы поднялись домой,
я машинально включил телевизор, и мы буквально прилипли к экрану, потому что
там шла чрезвычайная пресс-конференция правительства, и она как будто
продолжила наш разговор. Хотя и не сразу.
За длинным столом Кремлевского дворца во главе с премьером
сидели министры с ноутбуками.
— Итак, подведем некоторые итоги, — сказал
премьер. — Рыболовецкий флот упраздняем, никто не против?
Министры не отозвались, что-то дружно обсуждая между собой.
Тук-тук-тук — постучал премьер по столу, и те притихли.
— Мы сюда работать пришли или что? — спросил он
строго. — Тех, кто пришел поболтать, мы сюда больше не позовем. Повторяю
вопрос. Рыболовецкий флот упраздняем, потому что рыбку жалко, так? Тут нет
возражений?
Министры дружно замотали головами.
— Отлично. Люблю, когда согласованно. Что дальше?
Внешний долг нам простили, и мы всем тоже все простили, тут ясно… С массовыми
требованиями опасных преступников заменить им срок на высшую меру мы тоже вроде
разобрались. Пусть сами что хотят, то с собой и делают, никто этим специально
заниматься не будет. Что еще? Наркодилеры мешками раздают наркотики… Тут тоже
ничего страшного: все равно никто не берет, потому что они вредные. Что еще?
— Еще верующие, — подсказал один из
министров. — Уговаривают случайных прохожих предать их мученической
смерти.
— Не все, я надеюсь? — уточнил премьер.
— Только некоторые, — подобострастно кивнул
министр.
— Вот и слава богу, — двусмысленно сказал
премьер. — Я думаю, беды большой в этом нет, потому что никто их слушать
не станет.
— Так жалко же их. Они плачут, в ногах валяются…
Некоторые все-таки не выдерживают, берут какую-нибудь штуковину потяжелей…
— Хорошо, хорошо, я поговорю с патриархом… —
нетерпеливо кивнул премьер, перебирая бумажки. — Вот! — воскликнул
он, держа одну. — Добычу нефти, газа и угля однозначно прекращаем, да?
Хватит нам уже истощать недра планеты. Так?
— А где деньги будем брать? — робко спросил кто-то
из журналистов.
— Деньги?! — воскликнул премьер так, словно его
спросили о какой-то безделице. — Ну, если понадобятся, где-нибудь,
наверное, уж возьмем. У олигархов, например. Мне только сегодня двое звонили,
взять уговаривали! Что у нас там дальше по списку?
Мы со Стасом ошалело уставились друг на друга.
— Конец мировой экономике! — сказал Стас. —
Хана!
Мы снова вперились в экран. Что-то мы пропустили, потому что
разговор перекинулся как раз на глухих.
— …Что значит «не слышат»? — строго спросил
премьер, отзываясь на чью-то невнятную реплику. — Не слышат —
заставим. В смысле… Э-э… Попросим. Я консультировался с медиками и ответственно
заявляю, что процент по-настоящему глухих людей крайне низок. Большинство так
называемых глухих являются слабослышащими. Улавливаете разницу? Слабо, но
слышащими.
— Господин премьер, — обратился к нему сухощавый и
подтянутый человек, кажется, министр иностранных дел. — А есть ли
принципиальная разница между глухими и слабослышащими, если последние слышат
настолько слабо, что нас они не слышат вовсе?
— Я, конечно, не специалист, — кокетливо
прищурился премьер, — но передовая отечественная наука, господин министр,
не стоит на месте. Да что там говорить о новейших достижениях, если у нас на
вооружении давным-давно имеется элементарный ме-га-фон. Подходишь к такому,
извините, слабослышащему, подставляешь ему к уху мегафон и говоришь все, что он
должен услышать.
— А если он не хочет?
— То есть как не хочет? Гражданский долг, по-моему, еще
никто не отменял. А тех, кто не понимает значение этих слов, мы должны, как вы
уже, наверное, догадались, мочить… Э-э… Ну, не в том, конечно, смысле, мочить,
а как бы вам это объяснить… Э-э…
— Водичкой, — подсказал кто-то.
— Вот именно, — кивнул премьер благодарно. — Чтобы
в себя пришли.
— Газета «Правда и истина», — раздался женский
голос. — Господин премьер-министр, но будет ли такой подход действенным?
Разве мокрый глухой менее глухой, чем сухой?
— Очень верное замечание, — отозвался тот. —
Более того. Возможно, интересы государства требуют сегодня даже большей
жесткости, чем всем нам хотелось бы. Возможно, мочить следует не в прямом
смысле, а, так сказать, в переносном… Ну а менее ли глухой мокрый, чем глухой
сухой, это, знаете ли, вопрос скорее философский, чем насущный. Но я
обязательно предложу разобраться с ним президенту.
— Ничего не понял! — потряс головой Стас.
— Думаешь, он сам понял? — отозвался я. — Он
же специально запутывает. У него работа такая — делать вид, что все под
контролем. А то паника начнется.
— Кстати, — продолжал премьер, — а как у нас
там обстоит дело со слуховыми аппаратами? Доложите, Красномордин, —
обратился он к полному, похожему на шкаф мужчине с соответствующим цветом лица.
