— Принц может быть чужеземцем? — спросил он.
— Должен. Это необходимое условие, — подтвердил»
она. — Таков обычай. Если сын вашей цивилизации станет принцем Леокады, то
есть женится на мне…
— Я готов, — перебил ее Стас с видом человека,
идущего на муки во имя ближнего.
— Хм… Много вас таких… — усмехнулась Леокадия.
— А тебе не рановато замуж? — спросил я.
— Рановато, — подтвердила она, сердито блеснув в
мою сторону большими, черными на этот раз, глазами.
И вот что она затем рассказала. Традиционно борьба за руку
принцессы длится семь лет. Каждый год с того дня, как ей исполняется
четырнадцать, на Леокаде проходит турнир. И каждый раз по его окончании
принцесса решает, станет ли очередной победитель принцем. Если она принимает
положительное решение, устраивается помолвка, турниры прекращаются, и когда ей
исполняется двадцать, происходит бракосочетание. Леокадия уже отвергла двух
победителей прошлых лет… Беда в том, что если она не выберет ни одного из
шести, то за седьмого ей придется выйти замуж, кем бы он ни был.
— А среди претендентов каких только чудищ и страшилищ
нет… — сообщила она и даже плечами передернула от омерзения. — Одни
только рукокрылы с планеты Хню чего стоят…
— Как же так? — поразился я. — Неужели тебя
могут отдать замуж за какого-то рукокрыла! А как же наследник?
— Все просто, — отозвалась она. — Если
побелит НЕЧЕЛОВЕК, меня оплодотворят искусственно. — Стас покраснел, а
принцесса продолжала, как ни в чем не бывало: — И специальная генетическая
технология обеспечит сходство: ребенок будет обладать многими чертами моего
мужа, кем бы он ни был. Среди моих предков тоже были негуманоиды, их черты
присутствуют во мне. При этом биоадаптационная машина следит и за тем, чтобы от
негуманоидного родителя наследнику не передалось ничего, с точки зрения людей,
отвратительного.
— У нее получилось, — ввернул Стас.
Оставив его льстивую реплику без ответа, Леокадия
продолжала:
— Почему, например, мои глаза постоянно меняют цвет?
Это у меня от прадедушки — звероящера. Правда, у него было семь глаз
разного цвета… А способность к внушению через песни появилась в нашем роду
благодаря тому, что мой прадед в девятом колене был самцом сирены с Титана.
— Да, невелика радость быть принцессой, — признал
я.
— Я тоже так думаю, — кивнула Леокадия. — Но
это мой долг. Родителей ведь не выбирают. Теперь вы понимаете, почему я так
обрадовалась, что вы не поддались моим чарам? Очередной турнир состоится
буквально на днях, и среди претендентов нет ни одного гуманоида. А вот с
землянами леокадийцы вообще существа одного вида, у нас даже дети без всякой
машины могут быть…
При этих ее словах Стас нервно закашлялся и поспешно прикрыл
рот рукой. Глянув на него, Леокадия фыркнула.
— Слушай, — сказал я. — А мы ведь тут вообще
случайно оказались, и у человечества случайно появился шанс. Почему это других
приглашают, предупреждают, а нас — нет?
— Убедившись, что вновь открытый или давно известный
нам мир не совершит в ответ вероломную акцию и не попытается уничтожить Леокаду
исподтишка, мы приглашаем его представителей принять участие в турнире,
объясняем, что является ставкой, объясняем все про подобрение.
— Ничего этого не было! — воскликнул я.
— Потому что это касается нормальных миров. А более
невыдержанного и склонного как к агрессии, так и к суициду и мира, чем ваш, мы
еще не встречали. Если бы вы не появились тут, у нас бы и мысли не возникло
дать нам эту возможность. Впрочем, преувеличивать шансы и не стоит. Мне не
хочется вас расстраивать, но я не хочу внушать вам и беспочвенные надежды. Дело
в том… Победить в турнире не так-то просто, но даже победа решит еще далеко не
все. Моим избранником сможет стать только тот… — Она помедлила, и я, не
дожидаясь, закончил за нее:
— Кого ты полюбишь. Так?
— Да, — кивнула она. — Да, это так. Я твердо
решила не идти на компромисс и надеяться до последнего. Я не отвергну
победителя, только если полюблю его. Но если этого так и не случится, моим
мужем станет победитель седьмого турнира, кем бы он ни был.
Глава пятая
О том, как я отговорил Стаса подглядывать за Богом,
а потом мы снова столкнулись с непечатными проблемами в космосе
Все было, как когда-то, давным-давно, когда мы стартовали из
музея — треск, рев, перегрузка… Но на этот раз мы были умнее, и
невесомость не застала нас врасплох. Мы были пристегнуты ремнями безопасности,
и никакого неудобства, кроме ощущения, будто падаешь или качаешься на качелях,
я не испытал. Еще о невесомости напоминал мешочек с финиками, который выплыл
из-под кресла и болтался теперь у меня перед самым носом.
Но мне, честно говоря, было неспокойно. В голову лезли самые
неподходящие мысли. Я вспомнил, например, как Шидла когда-то объяснял мне, что
хроноскаф был сделан сфинксами одноразовым. А мы на нем уже сколько туда-сюда
мотаемся — и сейчас, и в детстве… С другой стороны, раз до сих пор не
развалился, может, и еще немножко выдержит.
Я посмотрел на часы, было одиннадцать тридцать, значит,
торможение хроногравитационного генератора нужно было включать в полпятого. Тут
Стас потянулся к кнопке, над которой был нарисован глаз.
— Погоди! — остановил я его.
— А чего ждать? — удивился он. — Давай на
космос посмотрим.
— Еще неизвестно, что мы там увидим.
— Почему неизвестно? Звезды, Землю…
— Ты чем слушал, когда Шидла объяснял? Перемещение в
заданное время происходит в гиперпространстве мгновенно. Но сейчас время задано
не было, и торможение не включилось автоматически, поэтому мы «по инерции»
летим в будущее, находясь сейчас вне времени и пространства.
— То есть нигде и никогда?
— Вот именно.
— Слушай, я хочу на это посмотреть, — снова
потянулся Стас к кнопке.
— Не надо! — схватил я его за руку. — Мало ли
как это выглядит? Вдруг мы ослепнем или с ума сойдем?!
— А вдруг мы там Бога увидим?
— Тогда точно ослепнем или с ума сойдем!
— А если нет? — упрямился Стас.
— Если Богу будет надо, чтобы мы его увидели, мы его и
так увидим. А подглядывать за ним нехорошо!
— Хм… — задумался Стас, потом вздохнул: — Ну,
ладно, допустим. Потерплю.
Только я отпустил его руку, как он тут же треснул по кнопке.
Я даже рассердиться не успел. Корпус в некоторых местах растаял, образовав
иллюминаторы. Но Бог в них не появился. И космос тоже. Вместо этого по стеклу,
словно по экранам испорченных телевизоров, бежала быстрая бестолковая
черно-белая рябь.
— Болван же ты все-таки! — сказал я.
