— Пожалуй, с вами мне говорить не о чем, так как вы
слово в слово повторяете то, что я уже слышала от ваших предшественников. Мне
это по меньшей мере скучно. Поверьте, вскоре с вами произойдут точно те же
метаморфозы, что и с прошлой парой: Костя перестанет считать меня коварной
злодейкой, а Стас потеряет сегодняшнюю влюбленность. Мне же нужно хорошенько
подумать, что с вами делать. С одной стороны, вы ничего предосудительного не
совершили, с другой — вы копии государственных преступников… Пока я и мои
советники будут решать этот непростой вопрос, вам придется посидеть в камере.
Уведите их, — махнула она страже.
Я-второй попытался вырваться, крича при этом:
— Мы не сделали тебе ничего дурного! А вот ты
поработила нашу планету!
А Смолянин, увидев, как нас поволокли из зала, заверещал:
— Не трожьте пацанов! Кто тронет, тому пасть порву!
— Уведите этого ластоногого тоже, — скомандовала
Леокадия и осталась наедине с Кубатаем. Дальше беседа протекала так.
(Восстановлено по его рассказу.)
— Кто ты, загадочный незнакомец? — спросила
принцесса томно. Высокий усатый мужчина явно будоражил ее воображение.
— Я — человек с планеты Земля, джигит Кубатай из
славного осетинского рода, — ответил тот. — Экс-генерал-прапорщик
Департамента по Защите Реальности, укротитель пингвинов на Венере, настоящий
русский баян и покровитель златошвеек.
— О, как ты многогранен, чужестранец, — произнесла
Леокадия с дрожью в голосе. — А что с твоей фигурой? И что за странный на
тебе наряд?
— Наряд мой, как никакой другой, удобен для человека в
моем положении. Ведь я — беременен, милая девушка. Ношу я плод любви под
сердцем осетинским.
— Как?! — вскричала принцесса. — Но ведь ты
мужчина!
— О да, — ответил тот. — Еще какой. Но это
меня не останавливает. — Леокадия внимала ему, широко открыв глаза. —
Скажите, о милая девушка, — продолжал он, вдохновляясь, — разве это
справедливо, что одна половина человечества способна наслаждаться радостями
материнства, а другая нет?
— Но так распорядилась природа, — заметила
принцесса.
— Но мы — люди. Мы — хозяева нашей природы,
не так ли? Природа распорядилась так, чтобы мы ходили со скоростью пять километров
в час, а мы летаем быстрее света. Природа велит нам ходить голыми и жить в
лесу, но мы носим одежды и строим дворцы.
Ты женщина. Зачем же ты в шелках?
Ведь цель одежды — только чтоб не зябнуть,
А эта ткань не греет, так тонка.
Сведи к необходимости всю жизнь,
И человек сравняется с животным.
Так рассудил поэт Вильям Шекспир.
И я скажу: коль скоро я изведать
Хочу и боль, и радость материнства,
Меня не остановит глупый факт
Непринадлежности к какому-то там полу!
Кубатай замолчал. Леокадия встрепенулась и закрыла рот.
— Да, — сказала она. — Твое решение достойно
уважения и восхищения. Я постараюсь сделать все, чтобы все вы поскорее вышли на
свободу. Однако лицам, незаконно вторгшимся на территорию суверенной планеты
Леокады, предписано пройти массу формальностей… Я попытаюсь что-нибудь сделать.
Я все-таки принцесса, — кокетливо напомнила она. — А у тебя,
чужеземец, есть шансы, ты меня поразил…
— Шансы на что? — не понял Кубатай.
— Мы обсудим это позже, — уклонилась от ответа
Леокадия. Пока отдохните с дороги. В таком положении это особенно необходимо.
Стража! — хлопнула она в ладоши. — Уведите его к остальным.
Когда Кубатай пересказал эту беседу сокамерникам,
Стас-второй с нескрываемой ревностью заметил:
— Похоже, Леокадия на тебя запала…
— Да брось, Стас, не может быть, — жеманно махнул
тот рукой.
— Запала, запала, — уверенно повторил Стас. —
Ну что ж, так тому и быть. Тем более что речь идет о судьбе человечества. Если
вы поженитесь, ты ее уговоришь снять с Земли чары подобрения. (Вот какой
все-таки смышленый у меня брат. С ним-то, со Стасом-вторым, Леокадия не
разговаривала на тему освобождения от подобрения мира принца…)
— Но я не могу! Я несвободен! — воскликнул Кубатай
и постучал себя по животу. — Меня Марьюшка ждет!.. Возможно.
— Марьюшка ждет и еще подождет, — цинично заявил
Стас-второй. — Надо планету спасать. Да и вообще, сравнил. Какая-то там
Марьюшка или принцесса!
— Джигиты не продаются! — вскричал Кубатай. —
Что бы ты понимал, малец!
— Да ладно, ладно, перестаньте, — стал их
успокаивать я-второй. — Ничего же еще не ясно. Вот будет ясно, тогда и
будем решать, как быть.
Точку в споре поставил Смолянин:
— В натуре чувак дело бакланит.
Сразу после обеда принцесса в сопровождении всех пяти Олдей
лично посетила нашу тюрьму. Чтобы она могла разговаривать одновременно со всеми
нами, нас со Стасом временно перевели в камеру с дверью напротив камеры наших
двойников и Кубатая со Смолянином.
— Я хочу, чтобы вы поняли, — начала
принцесса, — я не считаю вас врагами. И я стараюсь сделать все, что только
возможно для вашего освобождения. Но поверьте, мое положение не упрощает, а
усложняет задачу. Любой из подданных мог бы пытаться обойти закон, я же —
само воплощение его.
— Отмазки, — пробормотал из-за решетки Смолянин.
— Но, к моей радости, — проигнорировав его
реплику, продолжала Леокадия, — у вас есть и другие могущественные
друзья. — Мы насторожились. — Начну издалека. Много-много лет назад,
когда представители Леокады впервые прибыли на планету Соло, нравы на ней
царили дикие и грубые…
— Нам помогают злувы! — радостно прошептал Стас.
— Однако многое в обычаях и традициях ее
обитателей, — говорила Леокадия, пропустив его слова мимо ушей, —
импонировало нам. И прежде всего их понятия о чести и благородстве. Нам удалось
найти с ними общий язык, даже подружиться и подкорректировать их эстетические
взгляды, не применяя то, что вы называете «подобрением». Надо отдать должное
моей бабушке, это она, будучи принцессой, сумела провести в законе специальную
поправку, и с тех пор вопрос о «подобрении» жителей планеты Соло ежегодно
обсуждается в парламенте и ежегодно им предоставляется отсрочка с правом
участия злувов в турнире…
— Принцесса, очень длинно, — набравшись смелости,
сказал я.
— Да, действительно, — согласилась она. — Вам
это все ни к чему. Скажу главное. Раз в десять лет злувы проводят на своей
планете конкурс с озорным названием «Рваная клизма». Думаю, не нужно вам
объяснять, что нужно было сделать сильнее всех, чтобы порвать ее…
— Пукнуть, — не удержался Смолянин.
