С тех пор ввоз свиней с Земли на Соло жестко запрещен. Им
поклоняются, их почитают, о них пишут поэмы и баллады. Тем более что в какой-то
степени злувы обязаны им нынешним справедливым общественным строем…
Но искушение слишком велико, и злувам их собственным законом
запрещено даже находиться на Земле, кроме, естественно, исключительного случая,
когда об этом просит сама принцесса Леокады.
— Но мы покорнейше просим не настаивать на нашей
высадке, — закончил Хру'Наум, обращаясь к Леокадии.
— Конечно, — кивнула та. — Вы будете ждать
распоряжений на борту корабля.
А мы не знали, что и сказать, и плавно переключились на
другие темы. Рассказали кое-какие аналогичные эпизоды из земной истории.
Рассказали о себе, о наших приключениях…
Конечно, в этом полете все мы стали значительно ближе друг к
другу. Много разговаривали с Леокадией, но уже не как с принцессой, а как с
нормальной девушкой. Зашел, например, разговор о ее родителях — короле с
королевой.
— Мне было двенадцать лет, когда при дворе появился
Перевозчик, — рассказала она. — И как раз в этот момент у папы сильно
заболел зуб мудрости. Был флюс. И Перевозчик убедил папу, что лучшие дантисты
сейчас — на Земле, ведь в мирах, где произошло подобрение, эта профессия пришла
в упадок.
— Вот оно — ваше подобрение, — проворчал
Стас.
— Во всех благих делах бывают издержки, —
отозвалась Леокадия, но тут же поправилась: — Впрочем, я уже почти
убеждена, что вы правы: минусов подобрение приносит больше, чем плюсов… Правда,
в политическом смысле для Леокады это однозначный плюс, но меня научили думать,
что мы не агрессоры, а благодетели…
— Угу… — пробурчал Стас.
— Так вот, — продолжила принцесса свой
рассказ, — КОГДА Перевозчик рассказал папе о жестоких, но умелых земных
дантистах, тот, как мужественный человек, безбоязненно решил лечить зуб именно
на вашей планете. Перевозчик предложил свой метод перемещения, но папа
предпочел старый добрый звездолет. И мама тоже полетела с ним. Перевозчик
сопровождал их.
Мы со Стасом переглянулись. Собственно, дальше можно было
уже и не рассказывать.
— Папа с мамой пропали без вести, Перевозчик и наши
спецслужбы их долго искали… Спустя год они были признаны пропавшими без вести.
А спустя три — мертвыми. Это соответствует закону, регламентирующему жизнь
монаршей семьи.
— Что-то как-то слишком быстро, — заметил я.
— Теперь я и сама это понимаю! — воскликнула
она. — А тогда — не задумывалась и приняла как данность. Я привыкла
считать, что жизнь монарха принадлежит народу, и если он отсутствует и не
способен править три года, это то же самое, что умер… И дорогостоящие поиски
прекращаются… Но я на многое смотрю теперь другими глазами. Ведь нашлась же моя
живая копия… И премудрый Кубатай рассказал нам о земном герцоге, проведшем в
плену двадцать пять лет. Я буду искать их на Земле! Смолянинчик, ты поможешь
мне?
— Ха-ха! Еще бы! — отозвался тот. — Само
собой!
— Спасибо тебе, милый. Я знала, что ты мне не
откажешь, — тихонько промолвила Леокадия.
— Смешная ты!.. — заметил Смолянин. — Вся в
меня!..
— Вся в тебя! — согласилась девушка и, победно
глянув на нас, тихо сказала: — Теперь я знаю, какая я.
Тут ее осенило.
— Милые злувы! — воскликнула она. —
Пожалуйста, свяжитесь с… с принцессой на Леокаде, и пусть она попытается
выяснить у двойника Перевозчика, где наши родители!
Хру'Наум поспешно ушел в рубку, но, вернувшись, сообщил, что
принцесса пока не откликается. Оно и немудрено: она ведь принимала сейчас
престол после долгих лет заточения… А никто из окружавших ее придворных об этом
не должен был догадываться.
— Ничего, — кивнула Леокадия. — Свяжемся
завтра или послезавтра.
…В связи с ее рассказом Стас спросил, есть ли на Леокаде
своя религия, и девушка ответила, что есть, но и религией-то ее назвать трудно.
Все знают, что есть бог, и его зовут Колесник. Но о нем не говорят, не
обсуждают, не делают икон, не молятся… Просто знают, что он есть, и все тут. И
никаких отправлений культа.
— Короче, живем в лесу, молимся колесу… —
пробормотал Стас.
Леокадия неодобрительно на него посмотрела, но промолчала.
— Знаете что?! — вдруг встрепенулся он. — А
чего это мы тут рассусоливаем, как будто на курорт летим? Нам надо план
разработать, как снимать подобрение. Ты уже это делала когда-нибудь? —
обернулся он к Леокадии.
— Никогда, — помотала она головой. — Но
принципиальной разницы никакой нет. Запустить песенку той же силы, но
противоположного воздействия по всем телеканалам — вот и все. Это
несложно. Но такого клипа у меня нет.
— Клип — это не проблема! — воскликнул
Стас. — У нас же в российском шоу-бизнесе все схвачено! Самогудова —
наша фанатка, Перискоков — наш друг! Про тебя вообще не говорю, на тебя
наши продюсеры молятся…
— Выходит, надо лететь не домой, а в Москву? —
поморщился я, вспомнив наши столичные похождения.
— Нет! — воскликнул Стас. — В Москву я ни
ногой! К этим придуркам? Да ни за что! Дома снимать будем!
— Стас, — отозвался я, — мне тоже в Москву не
хочется. Но дома мы не потянем. Хорошо во всяком случае не сделаем. Весь
шоу-бизнес делается в Москве. У нас ни студии приличной, ни специалистов…
Стас ненадолго задумался, потом сказал:
— Ну, от качества-то тут ничего не зависит. Так,
по-моему? — глянул он на Леокадию. — Твое воздействие, это ведь как
двадцать пятый кадр, не зависит ни от музыки, ни от слов?..
— Да, — подтвердила она. — Только от моего
внутреннего настроя, который передается в интонациях. Запись вообще можно
сделать «живую», была бы фонограмма аккомпанемента и необходимая для исполнения
музыкальная аппаратура.
— Костя! — воскликнул Стас. — Что мы,
аппаратуру дома не найдем? Нам ли, ветеранам межпланетного шоу-бизнеса, бояться
трудностей?!
— Вот именно! — вдруг поддакнул Кубатай.
Мы удивленно на него уставились.
— А что вы на меня так смотрите? — насупился
он. — Цирк на Венере, это что, не межпланетный шоу-бизнес?
— Да, конечно, конечно, — успокоил я его и
вернулся к теме разговора: — А фонограмма? Где ее брать?
— Минусовка… — ты говоришь, от песни не
зависит? — снова обернулся он к Леокадии.
— Не зависит.
— То есть мы можем взять любую песню из караоке! Костя,
ты понял?! Решим какую, что-нибудь сверхпопулярное, чтобы без труда фанеру
найти, и напишем ей слова на леокадийском.
— Я могу и на русском, — сказала она. — Я на
многих земных языках уже пела, и тексты запоминаю моментально, у меня ведь
генетически модернизированная память.
