– Когда уходить-то, мать?
– Прямо сейчас и уходи. Мало у тебя времени совсем. – Старуха снова достала свой кисет, высыпала на ладонь горсть соли, зашептала что-то быстро-быстро, так что слов не уловить, швырнула соль прямо Ставру в лицо.
Он закричал от невыносимой боли, схватился за глаза, серый болотный мир пошел рябью, и сквозь эту рябь к Ставру прорвался затухающий голос:
– Знаю, что больно, то Морочь отпускать не хочет. Ты уж потерпи…
Голос замолк, серый мир мигнул и погас. Умерев дважды, Ставр очнулся на диване в своем загородном доме…
Ася. 1943 год
Ей было холодно и больно. Значит, снова не получилось умереть. А что получилось?
Ася открыла глаза. За время ее отсутствия мир изменился. Не было больше темноты и гулкого эха падающих капель, а был свежий ветер, дурманящий запах багульника, мягкий моховой ковер и низкая щербатая луна. Из стылого погреба она перенеслась на болото. Или перенесли?.. Но кто? Вокруг ни единой живой души, она это чувствует. На болоте чувства обостряются, и многое можно знать наверняка. Никого нет: ни немцев, ни предателя Захара. Есть только благословенная тишина и пьянящее чувство свободы.
Вцепившись зубами в рукав кофты, чтобы не закричать от боли, Ася села, осмотрелась. Она знала это место на самой границе между Сивым лесом и болотом. Это еще не свобода, это только начало пути. Отсюда до бабки Шептухи, которая не откажется помочь, нужно еще как-то добраться, среди ночи пройти дрыгву. Или проползти… Да, скорее, проползти, потому что сил нет совсем, но и лежать вот так, уставившись в звездное небо, страшно. Немцы скоро поймут, что она сбежала, и станут искать. Первым делом в деревне, а потом на болоте.
Идти не получилось, как Ася ни старалась. Фишеровская плеть словно перебила ей хребет, лишила сил и опоры. Значит, ползти. Сколько удастся. Если удастся…
Ася собиралась с последними силами и духом, когда со стороны болота послышались сначала шаги, а потом и голоса.
– Все, Алешка, дальше мне пути нету. – Сиплый голос бабки Шептухи был похож на змеиное шипение. – Я тебя тут стану ждать, на меже. Как найдешь ее, сразу сюда неси… – Голос вдруг оборвался, шаги замерли.
Ася зажмурилась, от всего сердца желая и одновременно страшась поверить в чудо. Ведь чудо же!..
– Кто здесь? – Хмызняк зло затрещал. – Да погодь ты, Алешка, автоматом размахивать! Она это, Аська твоя! Я чую…
На руку Асе скользнуло что-то холодное, обвилось вокруг стертого в кровь запястья. Гадюка… Ася улыбнулась, кончиками пальцев коснулась треугольной змеиной головы.
– Ася! – Щербатую луну заслонила высокая, широкоплечая фигура. – Асенька!
Он смотрел на нее своими ясными синими глазами, гладил по волосам и говорил-говорил. Смысла слов Ася не понимала, только улыбалась счастливо да пыталась коснуться его заросшей щетиной щеки. Рука не слушалась, и тело не повиновалось тоже. А боль почти прошла, стоило лишь увидеть того, за которого жизнь не жалко отдать, услышать этот срывающийся от волнения голос, заглянуть в синие глаза.
– До смерти забили, ироды! – Слова бабки Шептухи она понимала. Даже странно, Алешу не понимала, а старуха точно у нее в голове говорила. – Ко мне ее нужно, Аську твою. Помрет она здесь. Ох, лишенько! Она ж в кровище вся. Плохо это. Морочь, хоть и сытая после бомбежки-то, но своего не упустит. Ты вот что, молодой, скидывай гимнастерку, оборачивай ею Аську! Да смотри, чтобы ни капли крови на землю не упало. Даст бог, обойдется.
Ее снова подхватили на руки, не грубо, а нежно и бережно. Больно было, лишь когда на иссеченные плечи легла Алешина гимнастерка, Ася сжала кулаки, уговаривая себя потерпеть.
– Асенька, ты не плачь, – сквозь пелену боли прорвался жаркий шепот Алеши. – Теперь все хорошо будет, честное слово. Я же не знал, Асенька, что они тебя… Если бы я сразу узнал…
– Если бы сразу узнал, так и сгинул бы ни за что ни про что по дурости, – проворчала бабка Шептуха. – Эх, горячие вы! Горячие и глупые, сами свою погибель ищете. Куда б ты днем сунулся, заполошный?! Ночи нужно было дождаться.
Ася хотела спросить, откуда они узнали, что с ней беда, но бабка Шептуха не стала дожидаться вопросов.
– Матка твоя сказала. Приходила она ко мне той ночью, даже Морочи не спужалась
[10]
.
Мама?.. Не побоялась на веки вечные затеряться в болоте, не ушла…
Ася думала, что у нее нет слез. Ошибалась. Слезы лились из глаз горько-солеными ручейками, вскипали болью на разбитых губах, очищали душу.
– Не плачь. – Алексей коснулся щеки легким, почти неразличимым поцелуем, бережно, стараясь лишний раз не тревожить истерзанную кожу, закутал в гимнастерку. – Все хорошо будет, не плачь.
– Пора уже. – Бабка Шептуха запрокинула голову к звездному небу, втянула ноздрями сырой болотный воздух, сказала решительно: – Рассвет скоро, идти нужно. За мной ступай, Алешка, шаг в шаг. Как за спиной что почуешь, не оборачивайся, вперед только смотри.
– Что почую? – Алеша снова коснулся губами Асиной щеки, уже не утешая, а просто так, из нежности.
– Она звать тебя станет. Она хитрая…
– Кто, бабушка?
– Морочь. Аська твоя ей очень нужна, особливо сейчас, когда она такая бессильная.
Ася так и не поняла, кто бессильный, она или Морочь, прижалась лбом к теплому Алешиному плечу, закрыла глаза. В голове тут же закружился пестрый хоровод из обрывков образов и мыслей, унося далеко-далеко, прочь от Гадючьего болота…
…Когда Ася в следующий раз открыла глаза, было уже утро. Она поняла это по льющемуся в мутное окошко свету. Она, совершенно голая, укрытая до подбородка колючей льняной холстиной, лежала на полатях так же, как еще совсем недавно лежал Алеша.
– Очнется она, не переживай, – послышался из-за ситцевой занавески голос бабки Шептухи. – Я говорю, она девка крепкая, в ней силы столько, что тебе и не снилось.
– Да какие же в ней силы, бабушка?! Она же хрупкая такая. Я ее через все болото пронес и даже не устал.
– А потому не устал, что своя ноша не тянет. Она тебя раненого тоже через все болото на себе тащила и не жаловалась. А ты от такой девки к партизанам…
Ася слушала, затаив дыхание, даже зажмурившись, чтобы ничем не выдать своего пробуждения. Что он скажет? И скажет ли?
– Я не от нее, бабушка. – По голосу было слышно, что Алеша волнуется. – Я за нее. Кто-то же должен с этими гадами бороться! Раньше я в небе бился, а теперь вот на земле. А Ася… не было часа, чтобы я про нее не думал. Сам уже не рад, что ушел не попрощавшись. Думал, так лучше будет, думал, она забудет, я забуду. А вышло вот как…
