– А это что? – спросил вдруг Федька, ткнув пальцем в сторону добротной самоходной баржи, пришвартованной не к причалу, а стоящей на двух бочках чуть не в середине затона.
– «Ка-рась», – прочитал я по слогам. – Не понял, вот так взяли – и нашли?
– Похоже на то, – сказал, явно недоумевая, наш рулевой.
Как-то странно это все, неправильно. Из-за документов из архива местного райотдела НКВД мы чуть все не погибли, чудом выжили, а тут вот так? Прямо как на подносе, и еще стоит отдельно. Прямо так стоит, что даже Тьма там завестись не сможет… хотя это вполне объяснимо: «Карась» же здесь не от начала времен стоял, недавно пришел.
– Федь, прижмись к нему, что ли… – как-то неуверенно попросил Иван, тоже явно озадаченный такой простотой совершившегося.
– Не вопрос, – кивнул Федька, замедляя наш катер до черепашьей скорости.
– Хотя… почему бы и нет? – между тем разговаривал сам с собой Иван. – Полгода назад Тьма прямо по тому берегу стояла, сюда бы даже псих не сунулся… Потом отодвинулась. Нет, все в принципе в пределах нормы, – добавил он, обращаясь уже ко мне.
– Может, и так, – кивнул я и вышел с РПД в руках на палубу.
На «Карасе» тихо, безлюдно. Палуба и надстройки грязные – похоже, что летом с берега ветром угольную пыль надувало, а потом с дождями это все в мерзкую черную грязь замесилось. Двери в надстройку закрыты, иллюминаторы задраены, дыр от пуль и следов от когтей не вижу. Выглядит покинутым, но именно что «покинутым» – экипаж словно просто на берег сошел, позаботившись о судне.
– Ну чего, залезем туда? – шепотом спросил Иван, что-то немного растерявший уверенность.
Интересно, как люди по-разному в разных обстоятельствах проявляются. Когда стреляли и когда мы еле отбивались, Иван спокойней всех был. А вот когда так, как сейчас, все тихо, но непонятно, – что-то подрастерялся, как мне кажется, все на меня смотрит.
– Залезем, а чего? Ты давай здесь подежурь, а мы с Федькой глянем для начала.
– Федька подежурит, – заявил Иван, перехватывая ППШ поудобней.
– Не, ни хрена, – сразу заявил я. – Мы с тобой движение парой не прорабатывали. Осмотрим – потом полезешь. И вообще… – Я ткнул в него пальцем и быстро произнес детскую считалку «Шышел-мышел». – Видал?
Ну да, четыре слова всего, нас трое, с кого начнешь, тому и «водить». Но Иван от такой простоты решения вопроса обалдел и ничего не возразил. Федька же достаточно мягко сумел подвалить к «Карасю». Противно скрипнули покрышки, а я забросил трос на утку баржи и быстро подтянул к ней наш катер. Опять же ничего не случилось – пришвартовались, и все.
– Фонари, очки, – уже машинально скомандовал я.
Пусть и на воде баржа, а все равно предосторожности лишними не бывают. Мало ли! Я поправил рюкзак с батареей, щелкнул переключателем. Яркий луч уперся в палубу у меня под ногами. Огляделся.
В моей действительности я таких судов и не видел в России. Вот в Голландии их на каналах много стояло, а у нас не было. Широкое такое корыто, в длину метров двадцать. Сзади надстройка с чуть торчащей ходовой рубкой. На палубе большие, поднятые над ней примерно на метр люки. Типа сухогруза что-то, но речное и маленькое. Хотя кому маленькое, а кому и нормально. Сколько сюда тонн накидать можно? Двадцать? Пятьдесят? Черт его знает, но места хватает.
– Ну че, тут только в надстройку идти, – сказал Федька.
– Ага, верно.
Стальная, закругленная снизу и сверху дверь открылась с гулким металлическим скрипом, луч осветил что-то вроде кают-компании, совмещенной с кубриком. Крошечный камбуз. Трап наверх и трап вниз.
– Постой тут, я наверх загляну, – сказал я Федьке.
Тут окна большие, так что вообще беды ждать не следовало. Я, не слишком даже хоронясь, поднялся по трапу и заглянул в ходовую. Да, тут не спрячешься. Место рулевого, стол письменный у окна, возле него кресло не слишком судового вида, явно с берега. Рабочий кабинет Серых заодно? Может быть, почему бы и нет.
– Че там? – спросил Федька, когда я спустился вниз.
– Чисто. Пошли ниже.
Внизу были двери в гальюн и в машину. Но и в машинном отделении не было ничего опасного и даже интересного. Большой замасленный двигатель с торчащими как лианы проводами, какие-то баки – с горючим, наверное, – через небольшие грязноватые иллюминаторы свет пробивается, тоже не слишком чистый. Присутствия Тьмы даже организмом не чувствуешь, что на таком от нее расстоянии противоестественно. Опять же вода спасает?
Трюм заинтересовал больше. Из него вела дверь в форпик – «таранный», так сказать, отсек. И там обнаружился грубый дощатый настил на полу и несколько старых и грязных одеял, брошенных на него. У самой двери валялась алюминиевая миска.
– Ни хрена себе, – сказал Федька. – Это чем ученый Серых занимался?
– На зиндан похоже.
– Зиндан – яма, – поправил он меня.
– У нас бандюки так называли любое место, где забранного человека можно было запереть.
– Ага, тогда похоже, – кивнул он. – Кого-то здесь точно держали.
– Держали. С помощью Паши. С помощью Паши, – повторил я, обернувшись к Федьке. – Мы с ним поосторожней теперь, лады?
Федька только кивнул.
Нехорошее какое-то судно получается. Как-то сразу подвал вспомнился с мучительски сожженной Скляр. Там ведь тоже проход искали.
А вообще трюм был пуст и даже чисто выметен, похоже. И вообще на судне было пусто и, кажется, безопасно.
– Федь, свистни Ивана, – обернулся я к товарищу. – А я пока тут погляжу, что тут к чему.
– А на катере кто?
– А на хрена там кому-то быть? Спокойно же. Пулеметы притащите разве что, на всякий случай.
– Ну… да, оно и верно, – согласился со мной Федька и, повернувшись, побежал на корму, к трапу.
Дела Фермы – это дела Фермы, а у нас в этом деле и свой интерес имеется. Вновь включив фонарь под стволом автомата, я зашел в импровизированную тюремную камеру, огляделся. Первое, что увидел, – наручники, одним кольцом продетые в скобу, торчащую из шпангоута. Присел, поболтал их пальцем на короткой трехзвенной цепочке.
А вообще интересно… что-то я сомневаюсь, что здесь можно много наручников найти. Я ведь старые книги читал, и немало – не было тогда у каждого милиционера по комплекту, разве что в рассказах про НКВД иногда упоминались. И, кстати, они были импортные, насколько я помню. Ну это о нашей действительности.
Так… и на этих какая-то непонятная маркировка, но буквы латинские. RMW, кажется. Импорт. Или трофей. Интересно, откуда они могли взяться? У кого они в городе есть? И почему их тут оставили, кстати? Не нужны больше? Наверняка среди тех, кому они могут понадобиться, предмет это ценный.
Что еще… что еще? Одеяла грязные, но не очень, так что на них не сотни узников посидеть успели. Просто в самом отсеке не слишком чисто, вот и испачкались. Мелькнула было мысль о вшах, но я от нее отмахнулся – они бы без тепла за столько времени давно передохли, да и кажется мне, что вряд ли они здесь успевали заводиться.
