Именно поэтому я был уверен, что если Тенго вообще возьмется за такое дело, то пойдет он по этой дороге уже до конца. Слишком мотивация сильна. И судя по его настрою, я угадал на все сто: он уже готов врагов зубами рвать и куски глотать. Недаром же сказал, что «сюда привезем – тогда все подтвердят и все расскажут».
Прошли несколько домов, прижимаясь к забору, остановились у нужного. Частный сектор строился здесь тоже немножко по-чудному, как и многоэтажные дома: крыльцо выходило прямо на улицу, участок же был сзади, за домом, на него или через калитку, или ворота, или через сам дом. Постояли, прислушиваясь, – ничего не услышали. За окном темно, за дверью тихо, свое дыхание и то громким кажется. В домах окрест тоже тихо, спит весь район, десятый сон видит. Да и немудрено: четыре утра уже.
Переглянулись. Я кивнул, Тенго несколько раз махнул фонариком, направив его в сторону бронетранспортера. Было слышно, как завелся двигатель, потом фары зажглись. Их лучи метнулись в стороны – «скаут» объезжал моего «кюбеля», затем их свет упал на дорогу. Мы, пригнувшись и держа пистолеты на изготовку, сдвинулись вдоль стены, подальше от крыльца. «Скаут», приближаясь, газанул, рыкнул двигателем, затем резко вильнул влево и со страшным грохотом ударил плоским стальным навершием тарана в дверь дома, снеся ее с петель. Взвыла коробка передач на заднем ходу, броневик отъехал, а дверь, зависшая на таране, потащилась следом. А мы уже вломились в дом с криком и топотом, разбегаясь из сеней в две маленькие комнатушки – это все же не особняк княжеский, а просто изба.
Дернуться никто не успел. В соседней комнате кто-то крикнул испуганно, послышался звук затрещины, что-то тяжелое упало на пол. Наш же «противник», молодой мускулистый парень с короткой стрижкой и маленькой модной бородкой, успел только глаза продрать и на кровати подскочить ради того, чтобы наткнуться взглядом на направленные на него пистолеты. После чего он просто поднял руки.
Не говоря лишних слов, мы свалили его с кровати лицом на пол, Тенго ловко связал ему руки за спиной обрезком веревки – такой роскоши, как наручники, разведбату и комендачам не полагалось. Кто-то зажег висящую на стене керосиновую лампу, затем вторую, на столе. В дверь втащили еще одного парня в трусах и майке, испуганно крутящего головой. Под глазом у него уже наливался здоровенный фингал. Его тоже бросили на пол лицом вниз, без особой бережливости.
– Который из вас Семак? – спросил я.
– Он! – сразу раскололся парень с фингалом, повернув голову в сторону приятеля.
– И чо? – спросил Семак.
– В очо, – ответил я намеренной грубостью и добавил: – Рот закрой.
– Не, я не понял, а вы кто такие? – забухтел было он, но я просто шагнул вперед и пнул его в ребра, не жалеючи. Семак лишь икнул и замолчал, часто задышав.
– Давай, этому одеться дайте – и грузите в машину, – сказал Тенго, показав на второго парня. – И этот пусть оденется, глаз не спускать.
В комнату заглянул парень в разведбатовской форме, сказал:
– Там соседи всполошились, вылезли на крыльцо, мы их обратно по домам разогнали.
– Ну и правильно сделали, – сказал Тенго. – Давай иди на улицу, контролируй.
– Есть.
Телефонов в домах не было, так что шухер поднять никто не сможет. Да и не побежит никто до милиции по темным улицам – это тоже понятно, так что мы могли смело заниматься своими делами.
Документы Семака нашлись сразу, в одежде, кое-как сваленной на спинку стоящего рядом с кроватью стула. Я сверил фотографию на удостоверении личности с оригиналом – он, никакой ошибки. Расстелив на столе старую газету, бросил удостоверение на нее, взял ремень с кобурой, вытащил из нее кольт, выкинул магазин, заглянул в патронник, убедился, что оружие ухоженное, после чего так с ремнем и кобурой забросил его к себе в сумку.
– Трофей будет, – сказал я Федьке, уставившемуся на меня.
– А… ну да, – кивнул он и взялся дальше обшаривать шкаф, вываливая из него вещи на пол.
Ничего особо интересного найти здесь не ожидали – по нашим прикидкам, Саня Семак был у старших ребят на подхвате, но все же уйти, не обыскав хаты, было нельзя: мало ли! Нашли ППШ, который тоже экспроприировали, с шестью магазинами. И патронов немало. Сане оно уже все равно не понадобится, даже если в живых оставят, так что не пропадать же добру! Деньги же брать никто не стал – забросили в один сверток с документами.
Семак был уже одет, руки опять связаны, ноги тоже, но не туго – можно маленькие шажки делать. Он сидел на стуле, мрачно глядя на производимый в доме разгром. Молчал, хотя явно было видно, что ему хочется много что сказать. Но такая возможность у него еще будет: разговор у нас запланирован.
– Все, заканчиваем и отходим, – скомандовал Тенго.
Бойцы засуетились, начали быстро покидать дом. С лязгом захлопали тяжелые стальные двери бронетранспортера, вновь зарычал двигатель. Заскрипел снег под тяжелыми зубастыми колесами, затем звук начал удаляться, а в дом заполз тяжелый запах выхлопа.
– Пошли, Саня, – хлопнул я задержанного по плечу. – У нас с тобой еще все разговоры впереди.
Идти Саня толком не мог, пришлось помогать, подхватив с двух сторон под мышки. «Кюбель» стоял возле крыльца – бойцы Тенго подогнали, но самих бойцов уже не было. Пустота на улице Саню явно напугала, он задергался и даже хотел то ли сказать что-то, то ли закричать, но Тенго ударил его кулаком в спину и прошипел: «Только пикни, голову отрежу».
Его затолкали на заднее сиденье тесной машины, рядом с ним уселся Федька, выразительно направив в его сторону ствол пистолета. Тенго же, сидевший справа от меня, сказал:
– Давай до первого перекрестка – и на нем налево.
– Понял.
Петляли мы по улицам Захолмья минут десять, пока не оказались на задах чего-то вроде маленькой фабрики или большой мастерской, огороженной высоким кирпичным забором с колючкой поверху. Дороги как таковой здесь не было, но все же что-то вроде проселка машины накатали. Остановились. Темнота, даже чернота скорее, свет только от фар. Выбрались из машины, затем потащили задержанного. Тот уже почти спекся, начал дергаться и тихо подвывать – гонор весь слетел. Потащили по дороге в пятно света от фар, бросили на колени.
– Саня, жить хочешь? – спросил я, присев перед ним на корточки. – Только честно ответь, подумав.
Саня думал недолго:
– Хочу.
В этом я не сомневался с первой минуты, как увидел его. По лицу понял. Саня из тех, которые наглые, но наглые потому, что ни разу ни с чем плохим не сталкивались. Просто жизнь не учила.
– А что сделаешь за то, чтобы жить?
– А что надо?
– Говорить надо, Саня. Начистоту и, прости за тавтологию, чистую правду. Будешь говорить?
– Буду.
– Чего будешь? – уточнил я.
– Говорить.
