– Почему секретность?
– На всякий случай: черт его знает, кто и как решит такими знаниями распорядиться? Люди здесь нервные, еще до каких-нибудь жертвоприношений додумаются.
Предположим, все так и есть. Не то чтобы я ему до конца поверил – Милославский не тот человек, кому именно до конца верить хочется, – но вообще в логику всего происходившего его рассказ укладывается. И вот именно в то, что мы с ним из одного «слоя», я поверил. Просто потому, что он заваливал меня этими анкетами. А это значит, что он в них за что-то зацепился.
И про «жертвоприношения»… вообще-то без них уже не обошлось. И мне очень интересно узнать, с кем «двойниками» были сестры Скляр. Об этом я и спросил: терять все равно уже нечего.
– Серых, – коротко ответил Милославский. – Он ушел с Фермы как раз тогда, когда они провалились в Отстойник. У него уже была теория, а у нас еще нет. Он ушел и начал… гм… «эксперименты».
– В месте моего провала…
– Думаю, что это сделали именно они, не адаптанты, – кивнул Милославский. – Согласен с вами.
– И почему провалился я?
– Точно пока сказать не могу, но думаю, что «дыра» из вашего… то есть нашего слоя действительности уже существовала… вы же практически из дома провалились?
– Да.
– Когда-то там что-то случилось. Какое-то кровавое злодейство, если можно так выразиться. Не знаю когда, может, при государе Иване Васильевиче Грозном, а то и раньше. И из него получилось… ну как воронка, узкая и длинная, – он начал рисовать что-то карандашом на обороте моей анкеты, – вот такая, как вихрь, который метался между слоями действительности, пока не налетел на встречный вихрь, – он нарисовал вторую растянутую спираль, пересекающуюся с первой, – и они замкнулись. В этот смерч попали вы, сработали, вместе с темнотой и заглянувшей туда Тьмой, катализатором. Бац – и вы здесь.
– В стороне от места жертвоприношения, – усомнился я.
– Да, но аномалии магнитного поля ощущаются по довольно большому участку, абсолютной точности не требовалось. Я же сказал, что воронка. – Он несколько раз с усилием провел карандашом по расходящейся части нарисованного вихря. – Вот по всей этой зоне и возможен разброс.
– Стоп, – накрыл я ладонью схему. – А почему Серых не мог войти в этот тоннель? Убитая Скляр была его двойником.
– Думаю, что все не так просто. И я пока не знаю, что именно там непросто. Но жертва ему не помогла. Не доделали они что-то, не сумели. Они поехали домой, разочарованные, а в тоннель затащило вас, и он до сих пор с вами связан. Думаю, что смерть этой женщины его просто «заякорила», не дала угаснуть. И ей совсем не надо было быть чьим-нибудь двойником, тут мог быть кто угодно, уже живущий в Отстойнике. – Перехватив мой взгляд, он добавил: – Я понимаю, что это трагедия и это гнусность, но… в чем-то нам с вами повезло. Больше «заякоренных» тоннелей мы не знаем. И он вполне мог бы быть пригодным для кого угодно другого, а получилось, что для нас.
– По-нят-но, – сказал я по слогам.
– Вы возвращаетесь?
– Я подумаю. До завтра. Потому что готов ручаться, что вы сегодня обратно возвращаться не будете, так ведь?
– Так, мы здесь же ночуем, – подтвердил мою несложную догадку собеседник.
– Вот за завтраком я вам наше решение и скажу, – выдал я.
Милославский хмыкнул, поморщился, но в итоге сказал:
– Договорились.
* * *
– Черт, я пьяный, и я объелся, и при этом должен думать. И не просто думать, а над смыслом жизни.
– Ну напрягись, – сказала Настя, сидящая у зеркала и расчесывающая волосы. – Ты ему веришь?
– Как тебе сказать, – пожал я плечами. – В то, что он рассказал… в смысле, в факты – верю. А в то, что его интерес во мне как в пропавшем и снова найденном брате, как в индийском кино, – нет. У таких людей, как профессор, не бывает прямых мыслей и прямых ответов. Вместо ответа ты получаешь версию, более или менее приближенную к реальности. Приближенную ровно настолько, насколько Милославскому нужно, чтобы от тебя чего-нибудь добиться. Сейчас он добивается того, чтобы я был у него под рукой.
– Зачем?
– Зачем-то. Может, он меня собирается жертвопринесть в моем же генераторном сарае, чтобы открыть проход для себя любимого. А может, и нет. А может быть, канал может держаться, только если один из нас здесь, а другой там, но мне он этого не говорит. А может, он просто с поваром на Ферме договорился пустить меня на котлеты. Он котлет из меня поест и станет «проходным» в мой личный канал на ту сторону. Не знаю.
Тяжело повздыхав от обжорства, я встал с кровати, дотопал до стола и налил себе полный стакан воды из графина. В номере было прохладно, и вода тоже не слишком нагрелась. Залпом выпил в смутной надежде, что упавшая сверху вода как-то утрамбует пищу в брюхе.
– Но теории у тебя есть, – усмехнулась Настя.
– Теория как дырка в заднице – у каждого своя есть, – повторил я чьи-то слова, не слишком следя за логикой.
Остановившись у стула, через спинку которого был переброшен ремень с кобурой, вытащил кольт, убедился, что патрон в патроннике, поставил его вновь на предохранитель и положил на тумбочку у кровати. Пусть под рукой лежит: как-то неправильно все вокруг.
– У тебя много теорий, так что сравнение некорректное, – был я пойман на отсутствии этой самой логики.
– Может, и так, – не стал я спорить.
– Я все равно пойду туда, если переход откроется, – неожиданно сказала Настя.
Она даже волосы расчесывать не прекратила, пока это говорила, поэтому я не понял сразу, что было сказано. Только через пару секунд дошло – вроде как дубинкой по голове тюкнуло. Сильно так тюкнуло.
– Не понял… ты серьезно?
– Мы собирались уходить вместе – вместе и пойдем.
– Я уже никуда не собираюсь, – обернулся я к ней. – Я остаюсь с тобой здесь. Ничего, зато поживем подольше. Сколько получится.
А что нам еще осталось? Только так. Да, когда Милославский мне это сказал, то, что тоннель не для всех, а только для нас с ним, получается, на меня как воз кирпичей вывалили, но решение пришло сразу, не было даже миллисекунды сомнения. Я остаюсь с ней. До конца, каким бы этот конец ни был. Здесь. Или не здесь. Где угодно, но с ней. А по-другому я никак не согласен.
Да, надо, надо искать этот проход, точнее – возможность им воспользоваться, хотя бы для того, чтобы сделать свою жизнь здесь лучше. Тем более что эта жизнь обещает быть очень длинной, хоть пока в это и не верится. Но жизнь здесь, с ней, не где-нибудь еще. Я не уйду без нее. Не смогу.
– Нет. – Она отложила щетку и повернулась ко мне: – Я не могу верить Милославскому до конца, как и ты. Хотя бы для того, чтобы забрать канал исключительно для себя, он наврет что угодно. Проверить, не сунувшись туда, все равно не выйдет.
