– Да мне особо и некуда, я вообще домосед по жизни, так что для меня такая работа, – он обвел взглядом комнатку, – самое то, что надо. Сиди да книги читай.
– Ну и отлично. – Моя рука скользнула во внутренний карман дубленки, вытащив оттуда незапечатанный почтовый конверт, который я протянул парню: – Держи, это вроде как премия за сохранность имущества, если не возражаешь.
– Да? – удивился он, затем заглянул внутрь и присвистнул удивленно: – Это сколько здесь?
– Косарь. Нормально?
– Да ты что, спрашиваешь! Не надо еще какую-нибудь машину поохранять? А то мы запросто – как раз завтра местечко освободится.
– Другие столько не стоят, – засмеялся я.
– А я и за половину посторожу.
– Ладно, завтра обсудим. Ты же здесь весь день?
– И день, и ночь. Иногда отхожу ненадолго, тогда народ ключами своими открывает. Вы во сколько будете?
– Да в начале дня, пожалуй.
– Буду.
– Вот и отлично, – хлопнул я его по плечу. – Давай, до завтра, будь здоров.
Затем додж повез меня в порт, к Ивану. Вновь дорога через весь город, теперь уже проснувшийся и по случаю выходного дня оживленный, если суету возле магазинов и рюмочных можно считать оживлением. А вообще зрелище все равно унылое – все те же обшарпанные стены, облупившаяся штукатурка, невзрачная одежда на пешеходах и все то же постоянное ощущение тоски какой-то, что ли. Даже на пьяниц смотришь с пониманием – соображаешь, что вот им уже легче, мир вроде как чуть украсился. Тьфу, мля, ноги надо отсюда делать. Даже в Захолмье куда лучше: там хоть просто деревня, а тут и вправду отстойник какой-то, пропади он пропадом.
У крыльца хинкальной шла какая-то вялая пьяная драка, несколько мужиков то ли толкались, то ли обнимались, то ли растаскивали дерущихся – точно понять я так и не смог. Потом я свернул к реке, проехав мимо углегорского «Беверли-Хиллз», увидев ряд машин, выстроившихся за высоким решетчатым забором, за которым вальяжно прохаживался «упрод» в тулупе и с автоматом на плече, – явно из караулки, что у ворот, покурить вышел. Да, тут у них тишь да гладь.
У порта было по-воскресному тихо – даже той небольшой зимней суеты, какая здесь видна в будни, не было. Территорию тоже никто не чистил за ненадобностью, так что доджу пришлось демонстрировать «снегопроходческие» качества: насыпало уже хорошо. Стоящий на причале «шевролет» тоже был засыпан снегом, как избушка с новогодней открытки, а вот на палубе и крыше рубки «Вани-комсомольца» снега не было – явно Иван решил с лопатой размяться. И дымок из трубы валил вполне уютный, наводя на мысль о горячем чае, без которого общения с Иваном не бывает.
Но сначала я уверенно направился к Пашкину, разглядев следы у крыльца. И тот был на месте.
Бутылку я заранее приготовил, так что даже по дороге заезжать не пришлось.
– Капитану рейда! – бодро поприветствовал я хозяина кабинета прямо с порога.
– А, Володя, заходи! – явно обрадовался тот, откладывая газету, вставая из-за стола и протягивая руку. – Как оно дела?
– Да нормально, вашими молитвами, – все так же пободрился я, вынимая из сумки бутылку и выставляя на стол. – Не против?
– Не, щас не могу, – неожиданно пошел тот в отказ, но затем сразу разъяснил странные затруднения: – Открытая есть, давай ее добьем.
– А, это с радостью! – вполне искренне обрадовался я, прикинув, что так вполне можно уменьшить дозу, которую все равно придется принять внутрь.
– Это хорошо, а ты садись, садись, – засуетился он гостеприимно, вынимая из заоконного «холодильника» на треть початую бутылку водки и какую-то снедь в кульке. – И водочка есть, холодная, и вот колбаску порежу, и огурчики…
В общем, ассортимент закуски у Пашкина всегда стандартный – под водку так самый оптимальный, наверное. Я расстегнул ремень с кобурой, затем снял дубленку, накинув ее на спинку соседнего стула, прикрыв вроде как стеснительно ее лацканом показавшуюся рукоятку короткого нагана.
Пашкин быстро выставил уже знакомые лафитнички, налил в них действительно холоднющей, даже как-то густо вытекающей из бутылки водки, придвинул развернутую бумагу с закусью.
– Ну давай, Володя, за встречу! – произнес он не слишком оригинальный, но вполне жизненный тост.
– Ага, за встречу! – согласился я, чокнувшись.
Действительно, такая холодная, что даже вкуса не почувствовал, просто бух – и в брюхе тепло. Даже маленький бутерброд прожевал следом не столько закуски ради, сколько порядку для. Ну и чтобы не косеть на голодный желудок: я вообще-то сегодня толком и не жрал. Надо было, конечно, по пути сюда заскочить хоть в ту же хинкальную, но забыл: драка на крыльце тогда отвлекла и с мысли сбила, а потом уже мимо проехал.
Кстати, интересно – почти никогда не видел Пашкина трезвым, но и пьяным тоже никогда. Он всегда такой, как сейчас, – «в кондиции», но не больше. А непривычный человек так сразу и не поймет по его виду, что «капитан рейда» уже причастился, разве унюхает. Редкий тип, к слову, приходилось таких встречать в жизни. Правда, цирроз и к таким подкрадывался, или сердечный приступ, тьфу-тьфу-тьфу, сто лет здоровья Пашкину. Хотя какие к черту сто лет? Тут совсем другие числа в ходу, можно и больше желать, хотя я не знаю, как временные аномалии на потребление такого количества водки накладываются. Цирроз тоже ждет?
– Вопрос имею, – поднял я руку, и Пашкин доброжелательно кивнул, быстро разлив по второй.
– Чего за вопрос?
– Вы Валиева в лицо хорошо помните?
– Да вот как тебя, – даже удивился он такому вопросу.
– А описать можете?
– Ну… такой худощавый, – Пашкин приложил руки к своему лицу, пытаясь продемонстрировать худощавость Валиева. – Моего возраста примерно…
Описал он его действительно подробно, с деталями. И по всему этому описанию, и по всем деталям выходило, что тот мужик в Алексине, что заглядывал ко мне в машину и которому я включал режим идиота, как раз этот самый Валиев и есть.
Так, еще кусочек. Серых ушел, Валиев остался. Валиев в той табличке, что я для себя построил, никак в одну клетку с Серых не попадал: это все схему нарушало. А вот так – уже нет, уже все в своих клеточках. Валиев остался… и, может, даже вообще к точке ухода не ходил – зачем ему надо? Нет, ходил, ходил, потому что только своими глазами можно убеждаться, как оно на самом деле. Хотя стоп! Ящик был закрыт. Если бы Серых уходил и кто-то был бы там, на острове, и смотрел, – голову на отсечение, что не удержался бы тот, проверил. Или нет? Что-то не сходится в этом пункте, ну да и ладно, потом разберусь.
Тогда почему записи Серых так никем и не найдены? Почему они не у Валиева? Чего я не учитываю? Адаптантов? Там их тогда много было: река только от Тьмы защищает. А почему бы и нет, к слову? Например, те согнали… нет, так не получается, опять не сходится… Где-то не сходится, где-то не натягивается этот самый презерватив на этот самый глобус…
