Сейчас упырь мягко ступал по роскошно-смарагдовой траве. Стоявшее в зените солнце его ничуть не беспокоило — оно опасно лишь для низших, недавно обращённых или так и не сумевших обрести силу вампиров. Не чувствуя ни жары, ни холода, он носил чёрные одеяния и такие же перчатки тонко выделанной кожи, самой лучшей, какую только можно было добыть за страх или хотя бы купить за деньги, широкополую шляпу с залихватским пером, по моде, подсмотренной в самом первом мире, куда его завела тропа Эйвилль.
На память, усмехался он про себя.
…В этот мирок он спустился как обычно, с изрядной осторожностью. Ограничивая себя поначалу, тем приятнее бывает сбросить все эти вериги впоследствии.
Когда угасло мерцание, всегда сопровождавшее последние мгновения перехода, унялось головокружение и прояснился взгляд, Ан-Авагар обнаружил себя стоящим в глухой чащобе, у ног весело булькал ручеёк. Зелено, прохладно, и пробивающееся сквозь весенне-свежую листву солнце. Ан-Авагар поморщился. Нет, свет никак не мог ему повредить, лишь раздражал подобно назойливому комарью.
Тем не менее безлюдные леса были явно не тем местом, где Ан-Авагар желал бы сейчас очутиться. Он — охотник, лучший из высшей расы, и в этот мирок он явился вовсе не затем, чтобы отсиживаться по чащобам.
Вампир позволил себе холодную усмешку. Сейчас он направится вниз по течению ручья. Ручей вольётся в речушку, речушка — в речку, а та, в свою очередь, или в большую полноводную реку, или же в озеро, достаточно большое, чтобы на его берегах отыскались поселения живых.
Охотник вновь усмехнулся — и зашагал, вернее, заскользил мелкими шажками, бесшумно пробираясь сквозь чащу.
* * *
Тропа кончилась как-то резко, чуть ли не отвесным, хоть и невидимым, обрывом. Ан-Авагар не знал, где очутится, и это придавало приключению особенную остроту. В конце концов, существовали — знал он — и целые ковенанты «охотников за вампирами», профессиональных убийц таких, как он; впрочем доставались в качестве добычи этим «охотникам» слабейшие, молодые вампиры. Старые и опытные обращали в жертву самого преследователя.
Так что, с ухмылкой думал Ан-Авагар, бредя лесной тропинкой, в какой-то степени эти «охотники» даже полезны. Слабые не должны жить, даже после смерти. И особенно — после смерти. Слабые не должны позорить высшую расу, внушая пище дурные и вредные иллюзии, что она может справиться с настоящим вампиром. Ан-Авагар не отказался бы переведаться с такими вот «охотниками», лишний раз доказать, кто стоит на самом верху великой пирамиды, где сильнейшие — верхние — пожирают слабейших, тех, кто внизу.
Лес казался глухим и диким. Опытный взгляд Ан-Авагара сразу же замечал и отсутствие просек, и одни лишь звериные тропы. Обитатели пущи не боялись вампира и не обращали на него внимания — то есть скорее всего вообще никогда не видели человека или же тех, кто на него похож.
Да, увы, только «тех, кто на него похож», с ядовитой усмешкой подумал Ан-Авагар. О двуногих судят по тем, кого больше. А в этом с людьми не мог сравниться никто, даже орки или зеленокожие гоблины. Не говоря уж об эльфах или истинных владыках сущего — вампирах.
Впрочем, пустота чащи Ан-Авагара ничуть не устраивала. На кого ему тут охотиться, на медведей, что ли?
Вампир брезгливо повёл плечами и зашагал быстрее. Ему предстояло добраться до более обитаемых мест.
* * *
Когда ты бессмертен, время не имеет для тебя никакого значения. По-настоящему что-то значит для вампира только одно — голод. А с этим дело обстояло неважно.
Ан-Авагар всегда гордился тем, что «это я приказываю своей природе, не природа приказывает мне». Голод? Я его одолею. В конце концов, ему доводилось слыхать о вампирах, пережидавших тяжёлые времена, употребляя одну лишь звериную кровь. Она, разумеется, не шла ни в какое сравнение с человеческой (или гномьей, или эльфьей), но позволяла выжить.
Ан-Авагару, конечно, доводилось испытывать голод, особенно в самом начале истинного пути, пути вампира. Это тяжело, трудно, мучительно. Бороться можно (и нужно), но лишь до определённого предела. Потом нужна кровь. Однако, чтобы довести себя до одуряющего, гасящего сознание голода, требовалось поистине многое — много времени, много потраченных сил на изощрённые заклинания и так далее. Ан-Авагар умел владеть собой, умел не доводить до крайностей — только потому и стал тем, кем стал.
Но на сей раз всё выходило совсем по-иному. Не просто голод, нет. Сосущая пустота, словно внутри Ан-Авагара устроился кто-то дикий, страшный и голодный, медленно пожиравший сами внутренности эльфа-вампира.
Такое он пережил один только раз, давным-давно, сразу после своего обращения. У эльфов это проходит куда тяжелее и мучительнее обычных людей — ну, так Перворождённые потом и добиваются на новом пути куда большего. Тогда ему казалось, что неведомая раньше пустота внутри втянет в себя его самого, так, что он исчезнет без следа, «сожранный собственным желудком», как говорилось в людских сказках его родного мира. Эйвилль Великая тогда помогла, указала способ и средство — простое утоление вампирьего голода не годилось, пришлось исполнять целые обряды. Даже тому Ан-Авагару, едва пережившему собственные смерть и воскресение, даже ему то, что пришлось совершить, показалось… несколько чрезмерным.
Однако с чего ради его вдруг вновь посетило это чувство?
Вампиры никогда не стали бы теми, кто они есть, не без гордости подумал Ан-Авагар, не умей они слушать и различать даже самые тихие подсказки Судьбы. Жуткий голод, словно у только что обращённого, — такое не приходит само по себе. Предстояло выяснить, откуда оно взялось.
Что ж, ещё интереснее, сказал себе Ан-Авагар, стараясь заглушить жгучую пустоту внутри. Что-то в воздухе? Я ведь как-никак дышу, хотя и больше по привычке. А ну-ка, если прекратить?
Он прекратил и некоторое время пробирался так через колючий малинник, вымахавший ему почти до плеч. Ручей по-прежнему журчал в глубокой промоине, вампир уловил взгляд мелкой водяницы, не успевшей вовремя удрать под корягу, и, почти не прилагая усилий, приказал ей умереть.
Маленькое существо, больше всего похожее на котёнка с зеленоватой чешуёй вместо шерсти, опрокинулось на спину, беспомощно дёргая перепончатыми лапками. Она умерла быстро и без мучений — Ан-Авагару их сейчас не требовалось. Он просто проверял. Ставил опыты.
Высшие вампиры, подобные ему, всегда имели власть над мелкой нежитью. Не могли напитаться ею, но зато способны были заставить выполнить любой приказ. Даже прекратить собственное существование.
Итак, его способности никуда не делись. Нечисть тут тоже самая обычная, как и в любом другом мирке, где обитают смертные. Однако… однако…
Он потерял способность рассуждать. Внутренности вспыхнули, поперёк живота словно хлестнули гибкой саблей. Ан-Авагар повалился на колени, кажется, даже взвыл — в последнем он не был уверен. Глаза залило чернотой.
…Приходил в себя он медленно и мучительно. Ноги отказывались повиноваться, в голове всё мутилось. Похоже, у него вообще ничего не осталось, кроме боли.
