Уши чародейки покраснели так, что, кажется, сейчас вспыхнут.
— Прошу вас… повелительница…
— Хорошо, — кротко отвечает Сеамни. — Я больше не буду, Сежес, честное слово. Просто хочу, чтобы ты была счастлива.
— Я знаю. — Собеседница Дану наконец набирается смелости взглянуть ей в глаза. Подумать только, Сежес, великая и страшная Сежес, пошедшая против своих, против Радуги, вставшая на сторону Императора, сражавшаяся с ним бок о бок, — сейчас страшится взглянуть в лицо бывшей рабыне, бывшей наложнице хозяина Мельинской Империи… — Я знаю, повелительница. И никогда не оставлю вас.
— Тогда расскажи мне ещё что-нибудь, Сежес. Я никуда не выбираюсь, кроме дворцового сада.
— Повелительница, но город ещё восстанавливают. Гномы делают всё, что в их силах, однако работы столь много, что… А я уверена, что далеко не все бароны смирились с концом своей Конгрегации, как и далеко не все бывшие адепты Радуги признали новый порядок.
— Ты меня щадишь, — безмятежно сказала Сеамни, покачивая колыбель, хотя малыш спал и так. — Не хочешь говорить, что именно и где идёт не так. Где голодают, где болезни. Где разбойники, а где вылезшие невесть откуда чудовища. Они, конечно, не идут ни в какое сравнение с козлоногими, однако и магов у нас теперь куда меньше. Поля зарастают, приходится распускать по домам молодых солдат из вчерашних землепашцев, не забывших ещё свой труд. Верно, Сежес?
Та опустила голову.
— Повелительница права. Но откуда…
— Мой супруг. — Сеамни склонила голову набок, любуясь спящим сыном.
— Да, повелительница. Конечно. Разумеется. Ра…
Дверь за их спинами ещё только начинала падать, бесшумно рассечённые петли едва разошлись, светясь красноватыми швами, где магия перерезала закалённое железо, а Сежес и Сеамни уже вскочили. Чародейка выбросила вперёд левую руку, пальцы согнуты, словно когти, и меж них дрожит стремительно разрастающаяся капля голубого пламени.
Ввалившееся через порог облако ослепительно-белого, сияющего света натолкнулось на мгновенно выставленную Сежес защиту. Ещё миг спустя белое пересекли крест-накрест чёрные молнии — клинки Кер-Тинора, капитана Вольных, верной стражи Императора, продолжавшей выполнять свою клятву служить его сыну.
Облако света этого словно и не заметило. Бесформенное, оно надвигалось и надвигалось, и Сежес застонала, выставив уже обе руки, точно пытаясь удержать наваливающуюся на неё необоримую тяжесть. Голубое сияние её завесы разлетелось во прах.
Следом за Кер-Тинором ворвались и другие Вольные, но существо — или сущность — в светящемся облаке не обратило на них никакого внимания. Руки Сежес по самые запястья погрузились в слепящий свет, задымились обшлага рукавов, чародейка зашипела разъярённой кошкой; и тут вперёд выступила Сеамни. Что-то дрожало и колыхалось перед ней, нечто, отдалённо напоминающее тень слегка изогнутого клинка.
Память о Деревянном Мече…
— Уходи, — спокойно, словно и не спал за её спиной собственный ребёнок, отчётливо и не спеша проговорила Дану. — Уходи, чем бы ты ни было. Тебе не причинить мне зла.
Облако дёрнулось, словно выворачиваясь наизнанку; подобно морскому чуду, оно выпустило короткие отростки, потянувшиеся было к Сеамни.
— Повели… — захрипела Сежес; она, похоже, едва держалась.
Сеамни больше не колебалась. Тень, призрак, отражение — её руки резко рубанули пришельца наискось едва видимым призраком изогнутого клинка.
Облако лопнуло. Потоки белых молний опалили стены, потолок и рухнувшую дверь, угасая с бессильно-яростным шипением, словно рассечённые змеи. Сежес упала на колени, Вольные бросились её поднимать.
— Повелительница невредима? — Кер-Тинор вмиг оказался рядом.
— Невредима. — Сеамни медленно, подрагивающей кистью, стирала пот со лба. — Помогите… досточтимой Сежес.
Малыш так и не проснулся, несмотря на весь переполох.
Интерлюдия III
Сёстры-во-смерти, назвал ты нас, Архимаг Игнациус. Сёстры-во-смерти, сказал ты, стоя на ступенях опрокинутой пирамиды, стоя и цедя презрительные, полные гордыни слова. Я запомнила их все до единого.
Я, Лейт-Ниакрис, дочь убитого тобой некроманта Бельта. Сестра убитой тобою Тави. И я не прощу себе до конца оставшихся мне дней, что жизнь из тебя исторгла не моя рука.
— Лежи. Лежи тихо, девочка. — Рука с короткими пальцами и коротко подстриженными скруглёнными ногтями подносит дымящуюся чашу. Поднимается лёгкий парок, обволакивает лицо, приятно щекочет загрубевшую кожу, вползает в ноздри…
— Горячо… Хорошо…
— Жжётся? И правильно, должно жечься. А ты пей, пей, да всё, до дна.
— Г-горько…
— От горечи-то она вся польза. Молодец, что не капризничаешь. Иного и не ждала, ты ведь у меня, чай, не принцесска!
— Да, что тут скажешь… не принцесска я, Эйтери. Куда уж мне, дочери некроманта…
— Вот и пей. Папка твой не понапрасну чтобы сгинул в той бездне проклятущей.
— Н-не надо, гнома. Пожалуйста.
— Не буду, не буду. А ты лежи! Да пей, пей, кому говорят! Крепко ж тебя тогда приложило, милая ты моя, по сю пору на ноги никак тебя не поставить, несмотря на всё моё искусство…
— Эйтери… так сколько ж мне ещё валяться-то?
Маленькая гнома-целительница не ответила. Возилась, позвякивая склянками, что-то булькало и скворчало на медленном огне; здесь, в подземельях Пика Судеб, где хозяйничала Эйтери, время словно остановилось.
Как они выбрались с Утонувшего Краба, Ниакрис не помнила. Эйтери потом говорила что-то про орков капитана Уртханга, сумевших соорудить что-то вроде здоровенного плота, на котором уцелевшие и добрались до берега бывшей Империи Клешней. Или до того, что осталось от берегов бывшей Империи Клешней? Уже не вспомнить.
Так или иначе, они выбрались. И даже сумели переправиться через море, обратно в Старый Свет. Драконьего кристалла, хранимого столько веков в глубине гор под Пиком Судеб, больше не существовало, однако сама гора уцелела. С одной стороны, правда, осталась исполинская вмятина, след от незваных гостей, возглавлявшихся некоей Атликой
[6]
…
Слава всем богам и силам, что кристалл Сфайрата не взорвался, а то от всего поселения гномов не осталось бы даже воспоминаний. Как и отчего это случилось — Эйтери не знала и объяснить Ниакрис не смогла тоже. Так или иначе — жизнь продолжалась, хотя совсем, совсем иная жизнь, чем прежде. Чем жизнь с Западной Тьмой.
…Что-то очень плохое случилось со Святым Городом, с Аркином. По всему Эгесту народишко разбегался кто куда, прячась по чащам и неудобьям; всюду орудовали разбойники, большей частью — вчерашние крестьяне, дошедшие до последнего края. Что творилось ещё дальше — не знал никто.
