И она уже открыла рот, чтобы крикнуть им что-то вроде «Чё пялитесь?!», когда…
— Ирма, — прошелестел бесплотный голос над её плечом.
Между девочкой и четвёркой драконов словно опустили призрачный занавес всё из того же серого тумана, только куда тоньше, прозрачнее. Ирма успела разглядеть открывшийся от изумления рот Эрри, вскочившего Чаргоса и скакнувшую прямо к ним Айку. Но поздно, слишком поздно — потому что завеса стремительно густела, очертания собратьев по несчастью тонули во мгле; Аэсоннэ должна была бы уже пробить невесомую завесу и оказаться рядом, однако мгновения утекали, но Айка всё не появлялась.
Зато появился кое-кто другой. Или, вернее, другая.
Девушка, до колен окутанная настоящим облаком собственных волос, цвета яркого летнего солнца. Казалось, от них даже исходят разом и свет, и тепло. С узкого лица на Ирму в упор глянули огромные голубые глаза, каких никогда не бывает и быть не может у простых смертных.
— Скорее, — тихо проговорила новоприбывшая. — Ты позвала меня, и я пробилась. А теперь тебе надо уходить. Слуги великого и страшного Хедина вот-вот окажутся здесь.
Ирма ничего не поняла. Девушка говорила безо всякого выражения, что никак не вязалось со смыслом ею сказанного.
— Ты открыла мне дорогу. А я смогу отвести тебя домой.
Домой? Её одну?
— Тебя одну, — печально сказала гостья. — Я могу вывести только тебя.
— А… они… драконы…
Девушка огорчённо покачала головой.
— Никак. Если бы я смогла…
— Пожалуйста! — взмолилась Ирма. Вся злость улетучилась, словно рукой сняло.
— Если б всё выходило так просто… — словно осенний ветерок в нагих ветвях, прошелестела девушка. — По одному только желанию… Поверил в себя, с силами собрался — и вот оно…
— Я знаю, — горько сказала Ирма. — Хочется, а никогда так не выйдет.
Гостья кивнула.
— Ты идёшь со мной? Врата сейчас закроются.
— А… куда…
Вместо ответа собеседница Ирмы просто махнула тонкой рукой, на миг появившейся из-под облака волос.
В десяти шагах от девочки появился Поколь. И не просто Поколь, а крыльцо трактира Свамме-гнома, до боли знакомое, со всеми трещинами и сучками.
— Но… Айка… Эрри…
— Я постараюсь помочь, — прошептала странная гостья. — Сделаю, что смогу. А ты им уже не поможешь, нет, никак…
Ирма сама не могла потом вспомнить, как ноги сами собой пронесли её эти проклятые десять шагов.
— До скорой встречи! — услыхала она за миг до того, как очутиться на крыльце трактира.
* * *
Великий Хедин, почему ты оставил меня, почему отступился? Почему самые горячие мольбы мои остаются без ответа? Я, Гелерра, люблю тебя всей душой, всем сердцем, всем существом моим — неужто не слышишь? Или не хочешь слышать? Или адата Гелерра, обращённая Дальние не ведают во что, более тебе не нужна?
Нет, нет, конечно же нет. Великий Хедин не оставляет попавших в беду. Он не оставляет никого. И… и… наверное, он просто очень далеко сейчас. Не дозовёшься, не докричишься. В конце концов, он ведь не всемогущий, не то, что гаркнешь, топнешь, и всё по-твоему вмиг сделается. Как глупа была она, когда в отчаянии взывала к нему, убеждая саму себя в его могуществе…
Он не может. Не услышит, не придёт на помощь, даже не убьёт. Тебе предстоит выбираться самой, Гелерра, безо всяких богов.
Чёрное дупло, пещера, дорога в новый мир. Мир лилового неба, вечных сумерек и полыхающих столь же вечным огнём вулканов. Воздух, пропитанный серой. Солнца не видно, да и есть ли оно здесь? — облака такие, что не разглядишь.
Странные, искривлённые, изломанные деревья, больше похожие на громадных медлительных змей, покрытые чешуёй вместо коры. В немногочисленных ключах вода кипит, вытолкнутая с раскалённых глубин. Немало надо пройти вдоль русла, чтобы кипяток остыл бы до чего-то терпимого.
Но здесь можно дышать. Здесь нет боли, хотя сила — много силы! — имеется.
И она, Гелерра, мало чем отличается от обитателей этого мира.
Когда она кое-как разглядела себя в тихой заводи — кое-как, потому что стояли постоянные сумерки — то снова разрыдалась. И потащилась к недальнему утёсу — броситься вниз, потому что терпеть такое уродство, в какое обратилась белокрылая владыка небес адата, никак не возможно. Это оскорбление красоты сущего.
И ещё потому, что мучает голод. Постоянный, неотвязный, сводящий с ума. Изменившаяся плоть требует живого, тёплого, трепещущего мяса. С кровью. Требует, и всё тут, не подчиняясь никакой магии.
Впрочем, даже величайшие чародеи не способны были целиком и полностью отказаться от пищи.
Счастье ещё, что здесь, в лиловых сумерках, бродили существа, не сильно отличавшиеся от Гелерры. Ходячие груды — если не сказать «горы» — брони, шипов, клешней и прочего. Жуткие, причудливые, не похожие друг на друга. Иные ползали, словно громадные многоножки, иные перемещались почти как люди. Встречались и крылатые.
Отлично, мрачно думала Гелерра, с вершины утёса наблюдая за дракой двух таких страшилищ у горячего ручья. Самое для меня место. Оставайся здесь, бывшая адата и не думай ни о чём ином.
Однако голод мучил всё сильнее и сильнее. Впрочем, сейчас она этому даже радовалась. Смерть от голода — поистине одна из самых лёгких. Только ждать придётся долго…
Долго, потому что она даже не способна сама выбраться отсюда. Мир оказался закрытым.
Закрытый мир. Такое случается в Упорядоченном. Обычно закрытые миры лишены и магии, но встречаются исключения. Такие, как вот это жуткое место — без солнца, без зелени, без цветов и птиц, а лишь с какими-то чудовищами. Это, наверное, с точки зрения общего блага хорошо и правильно — нечего таким страховидлам шататься по Межреальности, там своих чудовищ хватает, — однако Гелерре от этого было не легче.
Потому что выбраться отсюда она не могла тоже. Будучи таким же точно чудовищем.
Жажда и голод смешивались с ненавистью, животной, поднимавшейся из самой тёмной глубины. Как смеют они жить, когда я превратилась вот в такое?!..
И убивать хотелось отнюдь не безмозглых тварей. Нет, разумных, чувствующих и понимающих, что происходит. И не просто убивать, но исторгать и вбирать в себя их души — отчего-то Гелерра нимало не сомневалась, что сумеет это проделать.
Потом былая, истинная Гелерра, ученица Великого Хедина, любившая его, наносила ответный удар. Падала лицом вниз, содрогаясь от рыданий; но сил прервать собственное существование в себе не находила. Никак.
И от того ненавидела и презирала себя ещё больше.
Какая ж ты воительница, какой же ты предводитель, если не можешь покончить с собой, потерпев полное и окончательное поражение?
