– Не знаю. Какие-то некрасивые. Вроде бы розы сами по
себе должны быть красивые, а эта какая-то захиревшая, словно ее без воды черт
знает сколько времени держали. Здесь всех морят голодом и жаждой. Даже цветы.
Все остальные события развивались, словно в каком-то фильме
ужасов или гангстерском боевике. Из коридора выскочила маленькая горбатая
женщина, одетая во все черное, громко завизжала, подпрыгнула и ткнула Ленку в
спину железной пикой. Ленка вскинула голову, вскрикнула и, уронив пистолет,
упала прямо на тело Экрама.
Поняв, что следующий удар от загадочной горбуньи ожидает
меня, я быстро подняла с пола пистолет, сняла его с предохранителя и наставила
его на собравшуюся прыгнуть на меня турчанку. Увидев в ее руке еще одну
отточенную пику, я не стала раздумывать и неожиданно сама для себя нажала на
курок. Прозвучал отчетливый выстрел. Как только во лбу турчанки показалась
зияющая рана, горбунья закатила кверху глаза и с грохотом рухнула на пол.
Услышав приглушенные Ленкины стоны, я зарыдала и вытащила
пику из ее спины. Мои руки тряслись, а голова кружилась, но я знала, что сейчас
я обязана мобилизовать все свои силы и помочь Ленке. Затем схватила первое
попавшееся кухонное полотенце и как можно туже перевязала ей грудь. К счастью,
Ленка была живая и даже находилась в сознании, просто она стала какой-то
неестественно белой, и эта бледность откровенно пугала и наводила на самые
неожиданные мысли.
– Ленка, ты живая?
– Вроде бы да.
– А ты дышать-то можешь?
– Вроде могу.
– Что это за тетка?
– Не знаю. Может, она Экраму женой приходится…
– Наверно. И как мы ее сразу в доме не обнаружили… Лен,
скажи, тебе плохо?
– Паршиво.
– Леночка, миленькая, а что у тебя болит?
– Спина, грудь…
– Ты только держись… Слышишь, ты обязательно держись, а
то, если что с тобой случится, то мне-то что тогда делать?! Я тебя умоляю,
держись.
– Я держусь…
– Вот и умница. Вот и молодец. Обязательно держись.
– Я держусь, – повторила Ленка и слегка застонала.
– Тебе очень больно?
– Паршиво.
– Ты только не умирай. – Я говорила и буквально
обливалась слезами.
– Я не умру, – пообещала мне Ленка.
– Ты мне обещаешь?
– Обещаю.
– Поклянись.
– Клянусь.
Подойдя к окну, я увидела, что уже окончательно рассвело, и,
повернув голову в Ленкину сторону, заметила, что на ее полотенце выступили
капельки крови.
– Лен, что делать-то? Уже совсем светло. Надо уходить в
горы, но как теперь уходить-то? Только бы эта проклятая пика не задела никакие
органы. Ты как себя чувствуешь?
– Голова кружится, и в ушах гудит.
– Ты мне поклялась, что не умрешь.
– Я помню. Если поклялась, значит, не умру.
– Ты же знаешь, что мысль материальна? – Я
тихонько всхлипывала и тут же смахивала слезы.
– Знаю.
– Так вот, сейчас все зависит только от тебя. Ты должна
дать себе установку на жизнь. Понимаешь?! Ты должна сама себе сказать, что ты
будешь жить, и вот увидишь, ты обязательно будешь жить. Вот увидишь. Ты должна
жить, несмотря ни на что, потому что тебе еще слишком рано умирать и ты очень
хочешь жить. Пусть из жизни уходят те, кому уже пора, кто уже на этом свете все
успел и все сделал. А тебе рано. Тебе еще слишком рано.
– А Ника? Ведь она совсем молодая. Она еще ничего
не сделала и ничего не успела…
– Нике уже поздно давать установку. По сравнению с
тобой она слишком плоха. У нее уже нет той силы духа, которая есть у тебя.
Открыв холодильник, я достала непочатую бутылку водки,
размотала полотенце и обработала Ленкину рану горячительной жидкостью. Затем
сбегала к себе в комнату, взяла пару футболок, разорвала их так, что они стали
напоминать что-то типа бинтов, и тщательно перевязала подругу. Накинув Ленке на
плечи спортивную куртку, я напоила ее все той же незаменимой турецкой водкой и
помогла встать.
– Лен, надо уходить. Попытайся встать.
– А где пистолет? Ты его взяла?
– Нет. Там больше нет патронов.
– Как нет?
– Так. Я хотела выстрелить два раза, но он выстрелил
всего один.
– Как же мы теперь без оружия?
– А как раньше?! Мы с тобой всю жизнь жили без оружия,
и ничего.
– Всю жизнь мы прожили нормально, а не так, как сейчас.
Облокотившись на меня, Ленка медленно пошла к выходу, но я
ощущала, что с каждой секундой ее шаг становился все увереннее и увереннее. Как
только мы вышли во двор, я усадила ее на ступеньки и перевела дыхание.
Ленка облокотилась на деревянные перила и тяжело задышала.
– Свет, возьми с собой небольшую дорожную сумку. Положи
в нее немного еды, воды и тряпок для того, чтобы делать мне перевязки.
– Я сейчас. Я быстро.
Я бросилась в дом и начала собирать сумку. Руки страшно
тряслись, а из груди вырывались рыдания, которые я не могла побороть. Я молила
господа бога только об одном, чтобы Ленка осталась жива и чтобы с ней все было
в порядке. Потому что сейчас мы вдвоем, а это значит, что все беды и лишения мы
переносим вдвоем. Получается, что мы просто делим их пополам. Я боялась даже
представить, что было бы, если бы я переносила эти лишения одна. Может, и
правду говорят, что в этой жизни поодиночке не выжить. В этой жизни можно
выжить только вдвоем. Даже взять то время, когда я жила с Костиком… При мысли о
Костике у меня защемило сердце. Нас было двое, и все, что с нами происходило,
мы делили поровну. Все его беды и его горести… Потому что у меня не было
никаких бед, и я жила его проблемами и его переживаниями… Его и детей…
Получается, что у меня совсем не было своей жизни. У меня не было ничего
личного и ничего собственного… Я жила для своих близких и никогда не думала о
себе. Получается, что так легче… Так намного легче, потому что, когда я
осталась одна, на меня столько всего навалилось… И все же раньше я жила
неправильно. Совсем неправильно… Наверно, именно за это я теперь и
расплачиваюсь. Нельзя жить только для близких. Нельзя. Хотя бы иногда надо жить
для себя и иметь свою собственную жизнь, где есть собственные невзгоды, взлеты
и хотя бы маленькие падения…
