– Не знаю. Что-то мне плохо…
– Ты опять кровью плюешь.
– Опять.
Я расстегнула Ленкину спортивную куртку да так и ахнула.
Повязка насквозь промокла, а это означало, что с каждой минутой Ленка теряла
кровь. Достав чистые тряпки, я принялась ее перевязывать, стараясь бинтовать
как можно туже, чтобы кровотечение наконец остановилось.
– Тебе больно?
– Терпимо, – морщилась Ленка и слегка постанывала.
– Лен, помнишь, что ты мне обещала?
– Что?
– Ты мне обещала всеми мыслимыми и немыслимыми силами
держаться за жизнь.
– А я и так держусь. Знаешь, у меня почему-то перед
глазами Ника стоит. Интересно, как она там…
– И чего ты про Нику заговорила?! Ника уже на том
свете, а ты на этом, а значит, ты должна думать о жизни.
Покончив с перевязкой, мы замолчали и стали тупо смотреть
перед собой. Наверно, каждый из нас думал о чем-то своем и хотел побыть в
одиночестве, наедине со своими думами. Мы сидели вместе, но мысленно были
поодиночке. Я глядела прямо перед собой, рассматривала горы, а затем перевела
взгляд на небольшой кустарник, находящийся поблизости. Я вдруг подумала о том,
что наверняка здесь водятся змеи, а я очень боюсь змей с самого раннего
детства… Но вместо змеи я увидела какого-то экзотического жука, лениво
греющегося на солнышке.
Он был такой необычный, черно-красный – ну просто симпатяга.
Взяв жука в руки, я показала его Ленке и грустно произнесла:
– Смотри, какой красивый.
– И вправду красивый. Наверно, у нас таких жуков нет.
Этот какой-то экзотический. Турецкий, одним словом, местного производства. Дай
я его раздавлю.
– Зачем? Жук-то здесь при чем? Он тебе ничего плохого
не сделал.
– Он меня раздражает тем, что он турецкий. Если жук
турецкий, значит, по национальности он турок, – ни с того ни с сего
взъелась Ленка.
– У жуков не бывает национальности. Он просто жук, и
все…
Отпустив жука в сторону кустарника, я улыбнулась ему
грустной улыбкой и помахала рукой.
– Наверно, у него есть дом, где его ждет жена и
маленькие жучки… Зачем их лишать кормильца?
– Затем, что это по меньшей мере несправедливо. Почему
у одних есть кормильцы, а у других нет?! Почему одних кормят с ложечки, а
другие вынуждены искать пищу сами?! Почему?! Как идет отбор? Почему у одних
все, а у других ничего?
– Потому что мы живем не при коммунизме.
– И все же я не вижу справедливости.
– Ты сама не раз говорила мне о том, что наша жизнь
состоит из одних несправедливостей.
Отдохнув около часа, мы вновь тронулись в путь.
Ленка все больше и больше висла на моей шее, которая страшно
немела от тяжести ее тела. Мои силы были уже почти на исходе, и каждый
последующий шаг давался с большим трудом. Я не знала, куда мы идем и в какую
сторону нам лучше всего двигаться. Я хотела только одного, чтобы мы вышли на
какую-нибудь трассу или просто куда-нибудь, где находятся люди. Я постоянно
прислушивалась, но нигде, ни с одной стороны не раздавалось даже и звука.
Почувствовав, что силы уже совсем меня покидают и окончательно покинули Ленку,
мы расположились у подножия небольшой горы и вновь полезли в сумку за
провизией.
– Если я не ошибаюсь, то уже вечер, – изможденным
голосом сказала моя подруга.
– Уже вечер, а результата никакого.
– Отсутствие результата – это тоже результат. Главное,
что мы покинули этот бордель и нас больше никто не заставит обслуживать
клиентов.
– Послушай, Ленка, если бы не ты, у нас бы был
мобильник. С телефоном нам бы было намного легче. И какого черта ты разбила его
о стену?!
– Я не нарочно, ты же знаешь. Мне кажется, что телефон
нам бы ничего не дал. Что толку звонить, если мы сами не знаем, где мы
находимся. Ты, по-моему, уже звонила в милицию. Тебе сказали, что выслали
оперативную группу.
Едва закончив фразу, Ленка наклонилась, прилегла прямо на
землю и принялась плевать кровью. Я с ужасом наблюдала за этой картиной,
лихорадочно размышляя о том, чем я могу помочь и что я должна для этого
сделать.
– Лен, ты что?! Ты что?! У тебя прямо какое-то
внутреннее кровотечение…
– Я не знаю, что это такое, – с трудом отдышалась
Ленка и побледнела еще больше.
Увидев, что уже начинает темнеть, я положила Ленкину голову
себе на колени и принялась гладить подругу по волосам.
– Леночка, все будет хорошо. Вот увидишь, все будет
хорошо. Просто ты очень устала, и тебе надо обязательно отдохнуть. За ночь ты
наберешься сил, немного окрепнешь, а утром мы вновь тронемся в путь.
– Куда?
– Что куда?
– Я спрашиваю, в какую сторону мы тронемся? Ведь мы
даже не знаем, куда нам надо идти. Так мы можем бродить целую вечность, пока у
нас не закончится еда.
А затем мы умрем в этих горах с голоду или нами поживятся
дикие звери.
«Кажется, Ленке стало совсем хреново, – подумала
я. – И морально и физически».
– Не говори ерунды. Все будет нормально. Вот увидишь,
все будет нормально. У меня предчувствие. Скажи, тебе стало хуже?
– Не знаю. Тело словно не мое.
Как только стало совсем темно и наступила самая настоящая
ночь, я прилегла рядом с Ленкой и взяла ее за руку.
– Ты когда-нибудь спала на голой земле? – спросила
меня моя спутница.
– Первый раз, – честно ответила я. –
Удовольствие, прямо скажем, ниже среднего. Я бы не отказалась от подушки.
– Я тоже.
Закрыв глаза, я постаралась не думать о плохом и стала
молить бога только об одном – чтобы побыстрее наступило утро. Утром будет
светло, а это значит, что страх улетучится и от него не останется даже следа.
Утром мы обязательно куда-нибудь выйдем, и этот марафон на
выживание наконец закончится.
– Свет, ты спишь? – послышался шепот Ленки.
– Нет.
– И я тоже. Давай поговорим.
– Давай. А может, ты лучше поспишь?
– Что-то мне не спится. Мне поговорить хочется. Мне еще
так никогда не хотелось. Может, это оттого, что мне придется долго молчать?
– Не говори ерунды. Ты как себя чувствуешь?
