– Оттуда. – Я попыталась сохранить
равновесие и показала рукой вверх, то есть на дорогу над переходом.
– Как тебя звать?
– Света.
– А ты где живешь? – Глаза бродяги с
трубой загорелись жадным похотливым огоньком.
– На Рублевке, – не задумываясь,
ответила я и вызвала общий хохот всех музыкантов.
– А ну-ка, скажи еще раз, где ты живешь?
– На Рублевке.
– У тебя там дворец?
– Нет. Дом восемьсот квадратных метров.
– Сколько-сколько?
– Восемьсот метров.
– А может, и бассейн у тебя есть?
– Да. Два. Один крытый, другой открытый.
– Народ! Это Света с Рублевки! Прошу
любить и жаловать! Света, тебе здесь нравится? – Бродяга с трубой похлопал
меня по плечу и обнял за талию.
– Весело здесь у вас, – закивала я
пьяной головой. – Даже не верится, что еще совсем недавно я жить не
хотела.
– А почему ты жить не хотела?
– Муж к другой ушел, – ответила я и
тихонько всхлипнула.
– Светик, да ерунда это все! Я тебе
говорю – ерунда.
– Не ерунда. Я его очень сильно люблю.
– Да пусть катится. Светик! Пусть катится
колбаской по Малой Спасской. А ты нас сегодня к себе на Рублевку возьмешь?
– А вы хотите?
– А кто ж на Рублевку не хочет? Сейчас
спрошу у своих корешей.
Парень с трубой посмотрел на своих собратьев,
громко прокашлялся и сообщил:
– Народ, Света приглашает нас на
Рублевку! Катим?
– Катим, – закричали все в один
голос. – Будем купаться и пить водку. Только для начала бабла надо немного
собрать.
Протянув мне грязную шапку, трубач поставил
меня в самый центр своей честной компании и отдал хозяйское распоряжение:
– Мы играем, а ты бегай с шапкой и
собирай с народа денежки. Чем больше денежек соберешь, тем больше выпивки
будет. По рукам?
– По рукам, – улыбнулась я пьяной
улыбкой и внимательно посмотрела на старую, поеденную молью шапку, стараясь
стоять по струнке и не терять равновесия.
– Ну все, народ, приступаем к работе!
Светик теперь будет с нами тусоваться. Назначаем ее нашим казначеем.
А затем послышалась громкая музыка и кто-то
запел надорванным прокуренным голосом. Музыка и голос были больше чем
безобразны и не вызывали иных чувств, кроме горечи и отвращения. Редкие
прохожие старались пройти как можно быстрее, не смотря в нашу сторону, а уж
если им доводилось на нас взглянуть, то они тут же заостряли свое внимание на
мне и начинали шептаться. Оно и понятно. Девушка в дорогих туфлях и в не менее
дорогом, хотя и сильно мятом платье, среди опустившихся и грязных людей, с
горем пополам играющих на замусоленных инструментах, – явление редкое и,
можно сказать, уникальное. А я и не ломала голову по поводу того, как я
смотрюсь среди них, потому что мне до этого просто не было дела. Я улыбалась
пьяной улыбкой тому, что я не одна, что тут меня никто не жалеет, не осуждает
за то, что меня бросил муж, не считает меня плохой женой и не убеждает в том,
что я обязана все терпеть во благо семьи и делать все для того, чтобы вернуть и
заинтересовать мужа. Никто не говорит, что я обязана забеременеть или начать
лечиться, потому что ребенок укрепляет семью, придает жизни смысл. А я до сих
пор не могла понять, в чем я провинилась, почему должна лечиться, если все
врачи в один голос заверяют в том, что у меня хорошие результаты и что я
здорова.
Когда заиграла шарманка, я принялась подходить
к нехотя останавливающимся прохожим и вымаливать у них деньги. Где-то там,
далеко, осталась налаженная жизнь, которая сейчас мне кажется нелепой и глупой,
потому что она состояла в основном из лжи. Оказавшись среди бродячих
музыкантов, я остро почувствовала, что у меня нет просвета, нет спасения, нет
какой-нибудь надежды даже на короткое счастье. Жизнь прошла, и уже ничего не
воротишь, не изменишь и не повернешь в нужное русло.
Я почему-то вспомнила сильный дождь в тот
день, когда мы с Ильей познакомились, дождь, который сопровождал наши
отношения. Дождь, когда мы стояли на крыльце в предвкушении праздничного
вечера, который чуть позже устроил Илья, и любовались непогодой. И даже сейчас
где-то там, над переходом, шел дождь. Мне казалось, что я его слышала, хотя
никак не могла слышать. Возможно, я его чувствовала, и каждая капля дождя
стучалась не только мне в душу. Она стучалась мне в сердце и пробивала его
насквозь.
– Света, что ты тут делаешь?!
Я напрягла память, уставив неподвижный взгляд
на рассматривающего меня мужчину.
– Мужчина, не будьте скрягой! Дайте на
хлеб великим артистам! – весело засмеялась я и заглянула в странно
знакомые глаза.
– Света, что происходит!
– Ой…
Слегка вскрикнув, я закрыла рот ладонью и
выпустила шапку с мелочовкой из рук. Передо мной стоял частный детектив Алексей
и смотрел на меня глазами, в которых читались недоумение и ужас.
– Света, что ты тут делаешь?
– Деньги собираю.
– Зачем?
– На хлеб или на водку.
– Ты пьешь?
– Я только сегодня… Так получилось. А ты
что тут делаешь? Ты пришел нас послушать?
– Да нет, что ты! – смутился
Алексей. – Я спустился в переход за сигаретами. Я здесь живу.
– Где?
– На Пушкинской.
– Хочешь познакомиться с моими друзьями?
– Да пожалуй, нет.
– Почему? Они очень хорошие.
– Как-нибудь в следующий раз. Вот уж не
ожидал тебя здесь увидеть! Никогда бы не подумал… Бывает же такое… Наталья мне
сказала, что ты вышла замуж, живешь на Рублевском шоссе, имеешь большой дом и
очень счастлива в браке.
– Так и есть, – кивнула я и
схватилась за Алексея, чтобы не потерять равновесие и не рухнуть прямо на пол.
– Тогда почему ты здесь?
– Семейные неурядицы.
– Значит, так ты выходишь из семейного
ступора?
– Так.
– Мне кажется, это не самый лучший способ
избавиться от семейных неурядиц.
– Я пробовала по-другому. Не получается.
– Ты уверена?
