Гаврик не заставил себя ожидать. Он появился точно в
назначенное время. Было знаменательно, что он пришел не с черного хода, через
кухню, как обычно хаживал в детстве, предварительно посвистев со двора в четыре
пальца. Гаврик позвонил с парадного хода, сдержанно поздоровался и, сняв свое
старенькое пальто в передней, пригладил перед зеркалом волосы маленькой
костяной расческой. У него были чистые руки, и, прежде чем войти в комнаты, он
аккуратно заправил под узкий ремешок сатиновую косоворотку с перламутровыми
пуговичками. В обеих руках он держал, как бы торжественно нес перед собой,
новую пятикопеечную тетрадь с выглядывающей розовой промокашкой и заложенным в
нее новеньким карандашом. Петя молча провел приятеля в комнату и усадил за
письменный стол как раз между микроскопом и глобусом, на которые Гаврик
тревожно покосился.
– Значит, так, – сказал Петя очень строго, но вдруг
сконфузился.
Он мужественно переждал припадок застенчивости и бодро начал
снова:
– Значит, так. Латинский язык есть один из богатейших и
могущественнейших в семье индоевропейских языков. Первоначально, подобно
умбрскому и оскскому, он раньше принадлежал к группе главных наречий
неэтрусского населения Средней Италии, как диалект жителей равнины Лациума, из
среды которых выделились римляне. Понятно?
– Не, – сказал Гаврик, отрицательно качнув головой.
– Что же тебе непонятно?
– Которые главные наречия неэтрусского населения, –
тщательно выговорил Гаврик, жалобно глядя на Петю.
– Ага. Хорошо. Потом поймешь. Это потому, что ты еще не
привык. А пока пойдем дальше. Значит, так. В то время как языки остальных
народов Италии ну, там этрусков, япигов, лигуров… понятное дело, кроме
родственных с латинянами умбров и сабеллов, – остались, так сказать, замкнутыми
в пределах более или менее тесных областей, народными диалектами, – Петя сделал
руками по воздуху очень красивый профессорский жест, обозначавший, что языки
остальных народов Италии остались замкнутыми, – латинский язык благодаря римлянам
не только превратился из диалекта в господствующий язык Италии, но и развился
до степени языка литературного. – Петя многозначительно поднял вверх
указательный палец. – Понятно тебе?
– Не! – повторил удрученно Гаврик и снова отрицательно
потряс головой. – Ты мне, Петя, лучше сразу покажи ихний алфавит.
– Я сам знаю, что лучше, – сухо заметил Петя.
– А может быть, – сказал Гаврик, – которые эти самые этруски
и япиги, то мы их потом будем проходить, а пока что ударим по самым латинским
буквам, как их писать. Нет?
– Кто репетитор: я или ты?
– Допустим, ты.
– Так и слушайся меня.
– Я же слушаюсь, – покорно сказал Гаврик.
– В таком случае пойдем дальше, – сказал Петя, расхаживая по
комнате, заложив за спину руки и наслаждаясь своим превосходством перед
Гавриком и своей властью учителя. – Значит, так. Ну там, в общем, потом этот
самый классический литературный латинский язык приблизительно через триста лет
утратил свое господство и уступил, понимаешь ты, место народному латинскому
языку, и так далее, и так далее, и тому подобное – одним словом, это все не так
важно. (Гаврик одобрительно кивнул головой.) А важно, братец мой, то, что в
конечном счете в этом самом латинском языке оказалось сначала двадцать букв, а
потом прибавилось еще три буквы.
– Стало быть, двадцать три! – быстро и радостно подсказал
Гаврик.
– Совершенно верно. Всего двадцать три буквы. Потом…
– А какие? – нетерпеливо спросил Гаврик.
– Не лезь поперед батьки в пекло! – сказал Петя традиционную
поговорку гимназического учителя латинского языка, которому он все время
незаметно для себя подражал. – Буквы латинского алфавита суть следующие.
Записывай: A, B, C, D…
Гаврик встрепенулся и, послюнив карандаш, стал красиво
выводить в тетрадке латинские буквы.
– Постой, чудак человек, что же ты пишешь? Надо писать не
русское «Б», а латинское.
– А какое латинское?
– Такое самое, как русское «В». Понял?
– Чего ж тут не понять!
– Сотри и напиши, как надо.
Гаврик вынул из кармана своих широких бобриковых штанов
кусочек аккуратно завернутой в бумажку полустертой резинки «Слон» с оставшейся
задней половинкой слона, стер русское «Б» и на его месте написал латинское «В».
– Впрочем, – сказал Петя, которому уже изрядно надоело
преподавать, ты пока тут переписывай латинский алфавит прямо из книжки, а я
немножко разомнусь.
Гаврик стал покорно переписывать, а Петя стал разминаться,
то есть гулять, заложив руки за спину, по квартире, и гулял до тех пор, пока не
остановился в столовой перед буфетом. Как известно, все буфеты имеют для
мальчиков особую притягательную силу. Редкий мальчик в состоянии пройти мимо
буфета, не посмотрев, что там находится. Петя не составлял исключения, тем
более что, уходя, тетя имела неосторожность сказать:
– …и, пожалуйста, не лазь в буфет.
Петя отлично понимал, что тетя имеет в виду ту большую банку
клубничного варенья, которую прислала бабушка из Екатеринослава к рождеству.
Варенье еще не начинали, хотя оно предназначалось к праздникам, а праздники уже
прошли, и это слегка раздражало Петю. Вообще трудно было понять тетю. Обычно
очень добрая и щедрая, она становилась безумно, а главное, совершенно
непонятно, скупой, как только дело касалось варенья. При ней страшно было даже
заикнуться о варенье. У нее сейчас же делались испуганные глаза, и она быстро
говорила, дрожа от беспокойства:
– Нет, нет! Ни в коем случае! Даже не подходи близко. Когда
будет надо, я сама дам.
Но когда будет надо, этого решительно никто не знал, а она
не говорила и только испуганно махала руками. В конце концов это было просто
глупо: ведь варенье варилось и посылалось специально для того, чтобы его ели!
Петя, разминаясь, открыл буфет, подставил стул и заглянул на
самую верхнюю полку, где стояла тяжелая, как снаряд, полная банка
екатеринославского варенья. Полюбовавшись банкой, Петя закрыл буфет и пошел
посмотреть, как идут дела у его ученика. Гаврик прилежно выводил латинские
буквы и уже дошел до «N», не зная, как ее надо писать. Петя показал, как
пишется латинское «N», похвалил Гаврика за аккуратность и вскользь заметил:
– Между прочим, нам бабушка прислала на рождество банку
клубничного варенья. Шесть фунтов банка.
– Заливаешь!
– Святой истинный!
