– Нет, ей-богу, маляр, – сказал Макс, сося несуществующий
леденец. Цеховой малярного цеха. Не веришь? Спроси кого хочешь. Цеховой
малярного цеха Пешков.
– Будет врать! Маляры вовсе не такие.
– Маляры разные.
– Если маляр, то что же он тут делает, в Италии?
– Живет.
– А почему не в России?
– Потому что потому – оканчивается на «у».
В интонации, с которой была сказана эта общеизвестная фраза,
Пете почему-то послышалось нечто напоминавшее Гаврика, Ближние Мельницы,
Терентия, Синичкина – словом, все то, что было для него навсегда связано с
волнующим понятием «революция» и что вдруг снова неожиданно возникло перед ним
здесь, в Неаполе, сегодня, в виде этих остановившихся вагонов трамвая, бушующей
толпы, звона стекол, револьверных выстрелов, зловещих, иссиня-черных перьев на
шляпах берсальеров, флагов, портретов и, наконец, в виде человека с якорем на
руке, в котором он узнал потемкинского матроса. Петя хотел расспросить Макса о
том, как попал сюда Родион Жуков, узнать, кто такой господин в пенсне, и вообще
что они здесь все делают, но в это время подошли к почте.
– Давай свою корреспонденцию, – сказал Макс.
– Это еще зачем? – подозрительно спросил Петя.
– Давай, давай! Некогда мне с тобой возиться. Куда посылать?
– Открытку – тете в Одессу, а письмо – в Париж.
– В Париж?
– Ага!
– Тогда мы его отправим экспрессом.
– Как это – экспрессом? Я не понимаю…
– Деревня! – делая сосущие звуки языком, сказал Макс. –
Экспрессом это значит экспрессом. Ну, в общем, курьерским поездом. Прямым
сообщением. Папа всегда отправляет в Париж экспрессом. Давай письмо.
Немного поколебавшись, Петя вынул из кармана довольно уже
помятый конверт. Макс его схватил, побежал к окошечку и быстро, хотя и
шепеляво, залопотал по-итальянски.
– А деньги? – крикнул Петя, но Макс в ответ только несколько
раз лягнул ногой: дескать, не мешай.
Через две минуты он вернулся к Пете и протянул квитанцию.
– А деньги? – повторил Петя.
– Чудило, я этих писем каждый день штук пятнадцать
отправляю, и у меня – во! – видал, сколько марок? – Он вынул из кармана горсть
почтовых марок. – Когда я гощу у папы, я у него всегда отправляю письма. А ты
откуда знаешь Владимира Ильича?
– Какого Владимира Ильича? – удивился Петя.
– Ленина.
– Какого Ленина?
– Который живет в Париже, улица Мари-Роз. Ульянова. Я
прочитал на конверте адрес. Ты ведь ему письмо посылаешь?
– Ну да! – сказал Петя. – Ульянову. Но это не от меня
письмо.
– Так тебе папа поручил?
– И не папа. А мне его дал в Одессе один человек… В общем,
поручили одни люди… – Петя невольно покраснел.
Макс понимающе закивал лобастой головой:
– Понятно, очень понятно. Да ты на меня не смотри так
подозрительно. Мы сами часто посылаем Ульянову… То есть отец мой пишет, а уж
посылаю я. И тоже всегда экспрессом. А теперь говори, где живешь?
– В гостинице «Эспланад-отель».
Макс наморщил лоб, отчего стал еще больше похож на отца.
– Ну, это, кажется, не так далеко отсюда. Пойдете прямо,
дойдете до фонтана, свернете налево, и там через два переулка будет ваш отель.
А пока арриведерчи, мне надо бежать.
И, наскоро пожав руку Пете и Павлику, Макс перешел улицу,
повернул и скрылся за углом, где в нише стояла раскрашенная статуя мадонны,
убранная цветами и лимонными ветками с маленькими недозревшими плодами.
Глава 24
Везувий
– Ну, а теперь давай, – сказал Павлик, кряхтя и потирая колено.
– Что?
– Давай! – повторил Павлик и даже протянул руку. – Давай
половину лиры.
– Не понимаю, какой?
– Итальянской. Которую папа дал на марку, а ты сэкономил и
теперь хочешь зажилить.
– Ах, вот что? Ну, это, брат… – И Петя поднес к лицу Павлика
кулак с пальцами, сложенными особым, весьма обычным образом.
– Тогда ты мошенник, – сказал Павлик и вдруг довольно жалко
захныкал, поглядывая вокруг сухими каштановыми глазами.
– Замолчи! – зашипел Петя. – На нас уже обращают внимание
итальянцы.
– И пусть обращают! Пусть все видят, какой ты мошенник! – И
Павлик заплакал еще жальче.
Петя испугался.
– Ладно, – сухо сказал он. – Если ты такая свинья, то
пожалуйста. Только надо сначала разменять.
– Не надо менять. Давай сюда лиру, я тебе дам сдачи
пятьдесят чентезимов. – И Павлик, порывшись за пазухой, нашел на ощупь и вынул
небольшую серебряную монетку.
– Павел, откуда у тебя деньги? – строго спросил Петя голосом
Василия Петровича.
– Я их выиграл в Ионическом море у повара! – с оттенком гордости
ответил Павлик.
– Сколько раз я тебе повторял, чтобы ты никогда не смел
играть в азартные игры, скверный мальчишка!
– А сам? А кто у папы с вицмундира содрал все пуговицы?
– Так я же тогда был маленький.
– А я теперь маленький, – рассудительно заметил Павлик.
– Но довольно подлый, – ядовито закончил Петя. – Смотри, я
все про тебя расскажу отцу!
– И навсегда будешь ябеда! – захлебываясь от восторга,
проговорил Павлик.
– Джелато! Джелато! Джелато! – раздался в это время
божественный тенор итальянского мороженщика, и мальчики увидели сундук, такой
же зеленый, как у мороженщиков в Одессе, но только гораздо длиннее, расписанный
видами Неаполя, и не на двух колесах, а на четырех.
Братья переглянулись, и в тот же миг между ними
восстановились прочный мир и самая нежная дружба, основанные на страстном
желании нарушить категорическое требование отца никогда ничего не покупать на
улице и тем более не брать в рот без разрешения старших.
