Но Петя уже ничего не слышал, упиваясь мрачной красотой этой
июльской вьюги. Он добежал до края обрыва, откуда в хорошую погоду обыкновенно
открывался вид на всю горную цепь, на снежные вершины Монте-Розы, Юнгфрау,
Маттергорна.
Теперь же ничего не было видно. Вверху, внизу и вокруг
кружилась метель, покрывая цветы и камни белоснежной пеленой.
– Зря только сгубили деньги, – бормотал отец, стараясь
разглядеть хоть малейший намек на знаменитую горную цепь.
– Ах, папа, ты ровно ничего не понимаешь! – с тоской
воскликнул Петя. Даже досадно! Внизу лето, жара, а мы… а мы видим снег. Одни
только мы!.. Неужели ради этого не стоило подниматься?
– Ну, внизу лето, а вверху зима. Вполне естественно. Не
знаю, что ты в этом находишь особенного. В гористой местности это в порядке
вещей. А ты просто фантазер, и ничего больше.
Весь облепленный снегом, со снежинками на бровях и ресницах,
Петя стоял, скрестив на груди руки, в развевающемся плаще и с мрачным упоением
думал о маленькой девочке, которую так безжалостно с ним разлучили и увезли в
Париж, в Лонжюмо. Он упивался своей несчастной любовью и одиночеством, хотя
втайне и ликовал, представляя себя со стороны – страдающего, всеми забытого, с
эдельвейсом на груди, в грубом альпийском плаще, который не в состоянии спасти
его от холода.
– Довольно! Хватит! Полюбовались красивым видом, и будет! –
сварливо сказал отец. – А то еще, чего доброго, схватите воспаление легких.
– И пусть, и пусть! – сказал Петя, но тем не менее с большим
удовольствием повернулся спиной к неприятному ветру и побежал следом за
Павликом назад, вниз. По дороге на станцию фуникулера они наткнулись на хижину
пастуха, настоящее швейцарское шале с камнями на плоской крыше. Там обогрелись
и высушились перед камельком, а старая швейцарка за маленькую никелевую монету
дала им в узких белых стаканах холодное козье молоко.
Василий Петрович пил козье молоко и думал: «Как хорошо, как
тихо! Как спокойно! Может быть, в этом и заключается настоящее человеческое
счастье: жить на маленьком тихом клочке земли, в маленькой хижине, пасти коров,
варить сыр, дышать целебным горным воздухом и не чувствовать себя рабом
государства, религии, общества. Нет, наверно, был все-таки прав великий
отшельник и мудрец Жан-Жак Руссо!» Эти идеи, которые уже и раньше смутно возникали
в его утомленном мозгу, теперь приобрели удивительную, предметную ясность. Они
были так же вещественны и зримы, как белые капли козьего молока, блестевшие у
него в мокрой бороде.
Откровенно говоря, Петя испытал большое удовольствие, когда
фуникулер медленно погрузил их в теплую, сияющую солнцем долину и странная
экскурсия кончилась. В общем, несмотря на зря погубленные деньги, все были
довольны.
– Н-да, все-таки, знаете, это было любопытное зрелище, –
сказал Василий Петрович, потирая руки. – Наконец-то мне довелось увидеть
настоящие эдельвейсы в природных условиях!
Был весьма доволен также Павлик, хотя по свойству своего
характера скрывал это. Он долго и таинственно возился в углу номера, что-то
старательно пряча и со стуком перекладывая в своем дорожном мешке. Как
выяснилось впоследствии, он не терял даром времени в Швейцарии. Насмотревшись в
витринах магазинов на множество драгоценных камней и кристаллов, добытых в
местных горах, мальчик смекнул, что здесь можно легко разбогатеть, если только
не зевать во время экскурсий и внимательно смотреть под ноги, где сокровища
валяются буквально на земле. Поэтому он тайно натаскал в свой мешок множество камней,
казавшихся ему весьма ценными. Сегодня же, пока Петя был занят своими любовными
переживаниями и пока отец изучал альпийскую флору, Павлик нашел два довольно
больших круглых булыжника. Он был уверен, что эти булыжники набиты кристаллами
аметиста. Стоит их только распилить пополам – и можно наковырять целую кучу
драгоценных камней. Осторожный Павлик решил отложить эту операцию до
возвращения домой. Там он тайно продаст свои драгоценности, и тогда
осуществится его заветная мечта – он приобретет подержанный велосипед.
С этого дня Петя стал особенно страстно мечтать о Париже.
Тайное предчувствие говорило ему, что там он непременно снова встретится с
«ней» и тогда начнется какое-то новое, невероятное счастье.
Побывать в Париже входило в план путешествия, но сперва надо
было по возможности полнее использовать круговые билеты, дающие право ездить по
всем железным дорогам Швейцарии.
По правде сказать, Швейцария уже порядком-таки надоела
семейству Бачей вместе с ее сыром, молоком и шоколадом, с ее пансионами,
фуникулерами, коллекциями минералов, деревянными игрушками и красивыми видами,
удивительно похожими один на другой. Но делать было нечего: не зря же заплатили
деньги за билеты! И семейство Бачей продолжало ездить, пересаживаясь с поезда
на поезд, туда и назад, лишь бы оправдать расходы.
В Берне они постояли возле глубокой ямы, на дне которой, на
задних лапах ходили знаменитые бернские медведи, выпрашивая у посетителей
подачки.
Подъезжая к Люцерну, видели на зеленом лугу большой желтый
дирижабль «Вилла Люцерн».
Где-то на Фирвальдштетском озере их настигла страшная гроза,
и они видели зловещие отражения молний в воде, ставшей в одну минуту почти
черной.
В Лугано их поразил совсем итальянский характер города – с
трескучей скороговоркой толпы, с макаронами, мандолинами, фиасками кьянти и
ледяным аранжадом.
В Шильонском замке, который своими островерхими башнями как
бы вырастал из озера на фоне зубчатой вершины Дандемиди, они видели знаменитое
подземелье с железным кольцом, с каменными колоннами и фальшивой надписью
Байрона, выцарапанной на одной из них.
В каком-то городке Немецкой Швейцарии покупали для тети
легкое одеяло из чесаного шелка-сырца. На какой-то станции в их вагон шумно
ввалилась толпа толстых тирольских стрелков в коротких штанишках и широких
зеленых подтяжках, которые, надев на дула ружей шапочки с фазаньими перьями,
потрясали ими над головой и горловыми, переливчатыми голосами, подражая флейте,
пели свои тирольские «иодели».
Было еще множество других впечатлений, но они слились с
одним постоянным чувством необходимости все время ехать дальше.
Но вот настало время отправляться в Париж, и вдруг Василий
Петрович заколебался. Сидя в маленьком номере дешевой женевской гостиницы, он
долго подсчитывал ресурсы, покрывая колонками бисерных цифр клочок почтовой
бумаги.
– Когда же мы наконец поедем в Париж? – сказал Петя с
нетерпением.
– Никогда! – отрезал отец.
– Но ведь мы же решили. Ведь ты же обещал.
– Решили, а теперь я отменяю это решение.
