Из лиловых кустов цветущей сирени показалась с цапкой в
руках тетя, которую Петя не сразу узнал, так как ее голова была повязана
платком, что делало ее похожей на простую хохлушку.
– Тетя, я выдержал! – сказал Петя.
– Слышу, слышу и поздравляю, – сказала тетя, вытирая
перевернутой рукой мокрый лоб, и, хотя на ее лице было написано самое
неприкрытое удовольствие, она все-таки не удержалась, чтобы не прибавить
нравоучительно: – Но так как ты теперь уже семиклассник, то надеюсь –
наконец-таки остепенишься.
Кухарка Дуня, так же как и тетя по-бабьи повязанная платком
и с цапкой в руке, подошла и поздравила паныча с благополучным окончанием
экзаменов.
Потом заскрипели колеса, и показалась большая, костлявая,
очень старая лошадь в траурно-черных шорах, запряженная в длинную с оглоблями
водовозную бочку. Лошадь вел под уздцы уже знакомый Пете молодой долговязый
парень Гаврила, а на бочке сидел босиком и в соломенной шляпе Павлик, держа в
руках вожжи и кнут.
– Гэ! Петька, здорово! – закричал он, сплевывая вбок, как
заправский кучер. – Смотри, как я уже научился править!.. Но, не балуй! Пр… р…
р… – строго обратился он к лошади, которая сейчас же и с видимым удовольствием
остановилась на своих дрожащих ногах.
Гаврила стал поливать деревья, опрокидывая полные ведра в
лунки вокруг стволов. Сухая земля быстро поглощала воду. Пете стало ясно, каких
трудов стоило ухаживать за садом.
Уже началось лето, а еще не прошло ни одного большого дождя.
Воды в цистерне осталось лишь на самом дне. Воду приходилось возить с конечной
станции конки.
Сад уже отцвел, и деревья были усыпаны завязью, которая все
время требовала влаги. Хорошо еще, что в хозяйстве Васютинской оказались очень
старая, слепая лошадь Чиновник и водовозная бочка. Но требовалось громадное
количество воды, а Чиновник еле ходил.
Целый день слышался скрип немазаных колес водовозки,
щелканье кнута и тяжелое дыхание черной костлявой клячи, готовой каждую минуту
лечь и околеть. Утром ее трудно было поднять с мокрой соломенной подстилки. Она
вся дрожала, бессильно перебирая большими потрескавшимися копытами, и мухи
ползали по ее молочно-белым слезящимся глазам.
Это немного портило настроение и временами казалось мрачным
предзнаменованием. Впрочем, погода стояла такая лучезарная, благодатная, а
урожай обещал быть таким богатым, что семейство Бачей, с утра до вечера занятое
непривычным, но увлекательным физическим трудом, чувствовало себя, в общем,
прекрасно.
Сначала Петя думал, что он никогда не научится окапывать
деревья. Тяжелая лопата неловко вертелась в руках и казалась слишком тупой, для
того чтобы глубоко входить в землю, густо поросшую ромашками и бурьяном. Петины
руки горели, натертые до волдырей. Но когда эти волдыри лопнули и превратились
в мозоли, Петя уже стал кое-что понимать.
Оказывается, лопату следовало ставить наклонно и нажимать на
нее не только руками, но главным образом ногой – медленно и плавно. Тогда
слышался треск разрываемых корней, и лопата косо входила в чернозем до самого
своего верхнего края. Затем наступал блаженный миг, когда, навалившись всем
телом на рукоятку и чувствуя, как она слегка гнется, Петя с приятным усилием
выворачивал на сторону тяжелый пласт земли с отпечатком лопаты и коралловым
извивающимся дождевым червяком, разрезанным пополам.
Сначала Петя работал в сандалиях, но, чтобы сберечь обувь,
стал копать босиком, и в этом прикосновении босой ступни к нагретому железу
тоже было нечто очень волнующее, приятное. Петя понимал, что это не забава, а
настоящий труд, от которого зависит судьба семьи.
Вся семья трудилась в поте лица, это была подлинная борьба
за существование. Обедали в полдень на большой застекленной веранде,
раскаленной от солнца. Ели борщ, вареную говядину, серый пшеничный хлеб,
который покупали у немцев-колонистов в Люстдорфе. Все были так утомлены, что
почти не разговаривали, а если и разговаривали, то больше о погоде, о дожде, об
урожае.
Теперь хотя жили на даче, но совсем не походили на дачников.
Спали на козлах и раскладушках в больших, неуютных комнатах барского дома, где
по углам валялись в беспорядке лопаты, цапки, ведра, лейки и всякие другие
садовые инструменты. Умывались на рассвете возле водовозной бочки и, хотя до
моря было сравнительно недалеко – версты полторы, ходили купаться редко: не
было времени.
Василий Петрович похудел, почернел, явно переутомился, но не
давал себе ни малейшей поблажки и работал с таким упорством, что временами Пете
даже становилось его жалко. Казалось бы, все шло хорошо. Жизнь устроилась
именно так, как Василий Петрович иногда втайне мечтал, особенно после
путешествия в Европу: немного на швейцарский манер, в духе Руссо, вне
зависимости от государства и общества. Маленький клочок земли, фруктовый сад,
виноградник, здоровый физический труд и отдых, посвященный чтению, прогулкам,
философским беседам, и прочее.
Правда, пока еще был только здоровый физический труд, а для
отдыха, посвященного духовным радостям, времени не оставалось. Но это было в
порядке вещей: новая жизнь только еще начиналась.
Однако Василия Петровича все время не покидало чувство
томительного беспокойства. Волновал урожай.
Пока завязь на черешнях и вишнях была хороша и обильна,
зеленые шарики увеличивались с каждым днем, но кто знает, что случится дальше?
Вдруг не будет дождей, поливки не хватит и урожай пропадет? Но даже если он не
пропадет, каким образом его продать?
До сих пор вопрос о продаже урожая еще как следует не
обсуждался, это считалось как-то само собой понятным. Придут какие-то люди –
оптовые фруктовщики с нового базара – и сразу купят весь урожай. Ну хорошо. А если
они не придут и не купят?
Между тем срок уплаты по векселям приближался, и от мадам
Васютинской уже пришли из-за границы две открытки с напоминанием, причем
старуха предупреждала, что, если деньги не будут уплачены точно в срок, она
немедленно опротестует векселя, расторгнет арендный договор, а хутор передаст
другому лицу.
Это лишало Василия Петровича покоя, и он несколько раз уже
раздражался по пустякам.
Тетя держалась бодро, строила различные планы и приколола
кнопками к телеграфному столбу возле конечной станции конки листок почтовой
бумаги с объявлением, что в чудной степной местности, недалеко от моря, в
барской усадьбе с фруктовым садом и виноградником, сдаются две совершенно
отдельные комнаты на весь сезон или помесячно; можно с полным пансионом.
