По дороге он несколько раз падал, шлепаясь плашмя в грязь,
но теперь эта теплая грязь казалась ему удивительно приятной. Он прибежал домой
как раз в тот короткий промежуток затишья, когда сквозь поредевшие водянистые
тучи мутно просвечивал закат, а гроза ушла далеко в море, где по синему
горизонту судорожно бегали молнии и слышалось рычанье грома. Но не успел Петя
обежать по размытым дорожкам сад и полюбоваться лунками, полными мутной воды,
не успел радостно, весело поцеловать отца в мокрую бороду, не успел дать леща
Павлику и крикнуть тете: «Живем, тетечка, живем!» – как гроза вернулась с моря
и с новой силой загремела над хуторком.
Несколько раз в течение ночи гроза уходила в море и снова
возвращалась. Всю ночь лил дождь, то бурный, то вкрадчиво-тихий, почти
неслышный, и тысячи ручьев ослепительно блестели при свете молний под деревьями
по всей площади сада, озарявшегося до самых его отдаленных, таинственных
уголков.
Всю ночь Гаврила с мешком на голове бегал по крыше и вокруг
дома, наставляя водосточные трубы, по которым дождевая вода бурно устремлялась
в цистерну. Под этот гулкий шум наполняющейся цистерны Петя и заснул крепким,
счастливым сном.
Когда Петя проснулся, было уже позднее утро, сквозь теплый,
парной туман просвечивало жемчужно-розовое солнце, мокрый сад был полон
птичьего щебета, и тетя, заглянув из сада в распахнутое окно, сказала:
– Вставай, лентяй! Пока ты спал, к нам приехали новые
жильцы.
– Вдова с ребенком? – спросил Петя, лениво зевая.
– Вот именно, – ответила тетя со своей лукавой,
юмористической улыбкой, означавшей, что у тети прекрасное настроение. – Одним
словом, иди пить чай.
Конечно, было очень любопытно взглянуть на вдову с ребенком,
и Петя поспешил на террасу. Но то, что он увидел, ошеломило его.
За столом против тети, между Василием Петровичем и Павликом,
сидели и пили чай та самая дама и та самая девочка, которых Петя увидел в
прошлом году в Неаполе на вокзале и запомнил на всю жизнь. Петя даже мотнул
головой, как будто ему опять влетел в глаз уголек.
– А это наш Петя, познакомьтесь, – со светской улыбкой
сказала тетя.
«Мы уже знакомы!» – чуть не закричал Петя, но какая-то
внутренняя сила заставила его сдержаться.
Петя, краснея, обошел вокруг стола и благовоспитанно шаркнул
ногой, ожидая, пока дама первая подаст ему руку. Пожав худые холодные пальцы
матери, Петя с тайной надеждой посмотрел на дочку, спрашивая глазами, помнит ли
она его.
Девочка с удивлением посмотрела на Петины гримасы и,
равнодушно протянув маленькую руку, сказала:
– Марина.
Это было весьма неожиданно, так как Петя, в соответствии с
известными романами Пушкина и Гончарова, привык ее считать Таней или Верой. Но
она оказалась Мариной, и Петя посмотрел на нее с откровенным разочарованием,
как на обманщицу. Между тем она была та же самая, с тем же черным бантом в косе
и тем же маленьким вздернутым подбородком, делавшим ее миловидное, немного
скуластое личико высокомерно-неприступным.
На ней было то же самое короткое летнее пальтишко, и ее
карие глаза смотрели холодно и неодобрительно, как бы спрашивая: «Я не понимаю,
что вам от меня нужно?»
«Как! Забыть так скоро?» – с горечью подумал Петя и тут же с
еще большей горечью понял, что она его не забыла, а просто тогда и не заметила.
Петя был оскорблен, его самолюбие страдало.
«В таком случае между нами все кончено!» – сказал Петя
глазами и, с ледяным, чисто печоринским равнодушием пожав плечами, удалился на
свое место.
– Перестань гримасничать, – сказала тетя.
– Я не гримасничаю, – сказал Петя и сейчас же стал
приготовлять из сладкого чая бабку, то есть сначала напихал в стакан хлебного
мякиша, а когда мякиш разбух, перевернул стакан и выложил на блюдце некое
подобие бабки.
Делать бабки в семействе Бачей было почему-то запрещено,
поэтому Василий Петрович строго посмотрел на Петю через пенсне и сказал, стуча
указательным пальцем по столу:
– Я тебя удалю!
– Вы, пожалуйста, не думайте, что он у нас невоспитанный, он
просто стесняется, – сказала тетя, обращаясь к матери, но глядя лукаво на
дочку, отчего Петя насупился и стал ложкой ковырять бабку.
Однако Маринина мама не поддержала разговора. Она, видимо,
тяготилась этим вынужденным чаепитием с незнакомыми людьми, дачевладельцами,
совершенно для нее не интересными.
Она была брюнеткой, у нее тоже был вздернутый небольшой
подбородок, темные усики, старая траурная шляпка и недоверчивые глаза.
– Теперь относительно платы, – сказала она, продолжая
разговор, прерванный появлением Пети. – Мне говорили, что вы берете пятнадцать
рублей в месяц. Это меня устраивает, и, позвольте, я вам сейчас внесу вперед за
два месяца – тридцать рублей. – Она открыла саквояж, вроде тех, с какими обычно
ходят акушерки, покопалась в нем и положила на стол несколько бумажек. – А
столоваться мы у вас не будем, у нас есть керосинка… Возьмите деньги. Здесь
ровно тридцать рублей.
– Ах, что вы, что вы! – смущенно забормотала тетя, густо
краснея, как всегда, когда дело касалось денег. – Это необязательно сейчас…
Можно и потом… Впрочем, мерси. – И она небрежно подсунула под сахарницу деньги,
слегка пахнущие больницей.
Маринина мама снова покопалась в саквояжике, как бы желая
еще что-то достать («Ага, паспорт!» – сообразил Петя), но, видимо, раздумала и,
решительно щелкнув замком, встала:
– А теперь, разрешите, мы пойдем к себе.
Отказавшись от помощи, мать и дочь забрали свои вещи –
клеенчатую книгоноску, завернутую в газету керосинку, портплед и зонтик – и
пошли через сад к флигельку, оставляя на мокрых дорожках глубокие следы новых
резиновых калош, больших и маленьких.
– Довольно странная дама, – сказал Василий Петрович. –
Впрочем, какое нам дело?
– Во всяком случае, по-видимому, вполне интеллигентная, –
заметила тетя со вздохом и, достав из под сахарницы деньги, сунула их в карман
своего довольно нарядного фартука.
На некоторое время погода разгулялась, и сад жарко загорелся
на солнце, как брильянтовый. Но едва все семейство Бачей вышло с лопатами на
работу, как снова набежали тучи и пошел дождь – на этот раз ровный, спокойный,
теплый, именно такой, какой нужен для хорошего урожая. Дождь этот, с небольшими
перерывами, шел почти целую неделю, и за это время сад буквально преобразился.
