Следуя за Гавриком, Павловская и Родион Жуков быстро прошли
под деревьями и скрылись в темноте. За ними легкой тенью скользнула Марина, а
за Мариной, изо всех сил сжимая в руках берданку, на цыпочках пошел Петя; но
Терентий строго погрозил ему пальцем, и он остался. Все это произошло так
быстро, складно и бесшумно, что околоточный надзиратель и трое городовых,
которые как раз в это время, придерживая шашки и стараясь не стучать сапогами,
во главе с «усатым» входили в сад, увидели вполне мирную картину: у костра
сидели люди и ужинали.
– Кто такие? По какому случаю сборище? – строго сказал
околоточный, выступая из темноты. Он, несомненно, ожидал, что его внезапное
появление поразит всех как громом.
Но люди продолжали спокойно ужинать, и лишь старик
железнодорожник старательно облизал свою деревянную ложку, вытер ее о штаны,
протянул околоточному и сказал:
– Милости просим! Повечеряйте с нами… Аким, посунься трошки,
дай место его благородию.
– Да нет, куды там! – лениво ответил Аким Перепелицкий. – У
них тут целая воинская команда, на всех нашего кулеша не хватит. Нехай они идут
обратно в участок и там кушают свою тюремную баланду.
– Встать! – закричал околоточный. – Ты с кем разговариваешь?
– Вы на меня, ваше благородие, не тыкайте: мы с вами вместе
свиней не пасли, – еще более лениво проговорил Аким Перепелицкий и, опершись на
локоть, сплюнул в костер.
– У, мурло! – с отвращением сказал околоточный, раздувая
рыжие усы и морща мясистый нос. – Ты у меня, знаешь…
А городовые стояли в темноте под деревьями, готовые в любой
момент начать хватать, хотя и чувствовали, что происходит не совсем то, чего
они ожидали.
Они ожидали, что накроют с поличным каких-то опасных
бомбистов, что придется обнажить оружие и даже, может быть, стрелять. А вместо
этого «усатый» привел их в сад, где люди сидят у костра, мирно хлебают кулеш и
не только не боятся, но даже говорят околоточному дерзости. Видать, вышла
осечка.
– Милостивый государь, не имею чести знать, кто вы такой… –
голосом, дрожащим от гнева, произнес Василий Петрович, вскакивая во весь рост и
подходя вплотную к околоточному. – Что вам угодно? По какому праву вы
позволяете себе врываться на чужую усадьбу? И… и… и мешаете людям ужинать, –
прибавил он и затряс бородой.
– А вы здесь кто такой будете? – строго спросил околоточный.
– Я здесь не буду, а я здесь есть, – сказал Василий
Петрович, по-учительски язвительно подчеркивая слова «буду» и «есть». – Я
здесь, так сказать, арендатор и полный хозяин на основании нотариального акта;
это мои поденные рабочие… батраки, если вам угодно, которых я нанял для
обработки сада и виноградника. (Терентий одобрительно закивал головой.) Я –
надворный советник Бачей. И я требую, чтобы на мою усадьбу не врывались по
ночам посторонние люди! – вдруг крикнул Василий Петрович петушиным голосом и
затопал сандалиями.
– Виноват, мы не посторонние, мы полиция, – слегка отступая,
сказал околоточный.
– Для меня вы посторонние! – продолжал кричать Василий
Петрович. – Я не желаю иметь с вами ничего общего! Зачем вы меня преследуете?
Боже мой, когда это наконец кончится! – вдруг сказал он плачущим голосом. – То
попечитель учебного округа, то Файг, то мадам Стороженко. А теперь полиция.
Оставьте меня в покое! Дайте мне свободно дышать! Ос-тавь-те ме-ня в по-ко-е! В
конце концов я поеду и буду жаловаться… градоначальнику… генерал-майору
Толмачеву! – снова впадая в ярость, совершенно неожиданно для самого себя
крикнул Василий Петрович.
Как ни странно, но его довольно бессвязная речь произвела на
околоточного известное впечатление, в особенности упоминание о градоначальнике
Толмачеве. Кто его знает, что за птица этот арендатор, надворный советник
Бачей? Еще, чего доброго, действительно поедет жаловаться генералу Толмачеву.
– Вы на меня не повышайте голос, – скорее жалобно, чем
грозно сказал околоточный и подошел к «усатому», который, расхаживая в темноте
под деревьями, самым внимательным образом всматривался по очереди в лица людей,
сидящих перед костром.
Околоточный пошептался с «усатым», откашлялся и снова
обратился к Василию Петровичу:
– У нас есть сведения, что здесь у вас постоянно происходят
всякие нелегальные сходки, читают запрещенные брошюры… гм… и вообще скопляются…
А сейчас скопляться строго воспрещается…
– Ваше благородие, – сказал вкрадчивым голосом Аким
Перепелицкий, – дак ведь люди скопляются для того, чтобы немножко заработать –
ну, там окопать деревья, подвязать виноградник, полить сад… Все-таки лишняя
копейка для бедного человека.
– Я не к тебе обращаюсь, – строго сказал околоточный, – а я
разговариваю с господином арендатором.
– По-моему, нам с вами совершенно не о чем разговаривать, –
сказал Василий Петрович. – Что же касается вашего утверждения, что здесь якобы
происходит чтение каких-то запрещенных брошюр и тому подобное, то это плоды
вашей досужей фантазии – не больше.
– Так зачем же вы здесь скопляетесь по ночам? – вяло спросил
околоточный, для которого уже давно стало ясно, что облава провалилась, так как
все равно ничего доказать нельзя.
– А скопляемся мы потому, – ответил Василий Петрович, делая
ироническое ударение на слове «скопляемся», – что, с вашего позволения, я здесь
читаю лекции.
– Ага, лекции? – встрепенулся околоточный.
– Да, – сказал Василий Петрович, поправляя пенсне, –
популярные, общеобразовательные лекции по истории цивилизации, по литературе,
по астрономии… Разумеется, в пределах программы, утвержденной министерством
народного просвещения… Вас это устраивает?
– По астрономии… – неодобрительно покачал головой
околоточный и сморщил толстый нос. – Конечно, если по утвержденной программе,
то это ничего… можно…
– Ах, вы разрешаете? – воскликнул Василий Петрович с
наигранным восторгом. – Вы разрешаете! Как это любезно с вашей стороны! Ну что
ж… В таком случае не смею вас больше задерживать. Впрочем, может быть, вам
угодно произвести обыск… изъятие… или как это у вас называется? – тогда
сделайте одолжение. Сад к вашим услугам! – торжественно воскликнул Василий
Петрович и сделал широкий, гостеприимный жест обеими руками, как бы желая
обнять всю эту великолепную степную ночь вместе со всеми ее темными деревьями,
костром, светлячками и созвездиями.
«Молодец, папочка, молодец!» – думал Петя, с восхищением
глядя на отца, но в это время послышался шум платья и выбежала тетя.
– Что? Что? Что здесь происходит? – задыхаясь, проговорила
она, с испугом глядя на околоточного и городовых.
